Интервью Анатолия Ульянова с Иреной Карпой.
***
– Чем ты сейчас увлечена?
Парадоксальностью поиска свободы и её сосуществования с любовью. Вопреки логике и здравому смыслу, глубинный зов побеждает. Иначе умирает душа. Меня волнует история души, которая с чем-то очень сильно не мирится, хотя и пытается идеально интегрироваться во внешний мир.
– Твои книги оказывают вполне определённое воздействие на юных мальчиков – им всем тут же хочется тебя трахнуть. Чем объясняется такой эффект?
Им кажется, что не нужно прикладывать особых усилий, чтобы затащить меня в постель. Кажется, что я очень мягкая, горячая и влюблённая в секс. Что если мальчик немного другой, то я приду и трахну его просто где-то в лифте.
– И этот образ тебя из твоих книг – он идентичен образу из жизни?
Не абсолютно, разумеется. Однако все писатели так или иначе пишут свою авто-биографию, даже если речь идёт о вымысле… Всем нам свойственно блядство разной степени сложности, но, в конце концов, все хотят выглядеть Джейн Эйр. Я пишу про то, что женщины прячут, когда заламывают руки или показывают другие живописные жесты.
– Я, как мне кажется, успел узнать тебя достаточно хорошо, чтобы утверждать – за всей этой кожурой из секса и парной плоти есть совершенно другой человек – это, конечно, не Джейн Эйр, но и не агрессивный андрогин из твоих книг. Мне кажется, что в своих книгах ты намеренно добываешь из себя защитный образ злобной бляди, за которым прячутся иные чувства и состояния. Ты куда уязвимей и нежнее своей лирической героини.
У меня есть просто «другое». И вообще коррелят – это нудно. Возможно, я другая. Тогда сразу отпадает вопрос про автобиографичность книг, правда? Короче, это героиня у меня такая. Это другой человек. Не Ирэна Карпа.
– Чем ты сейчас занимаешься, помимо литературы и музыки?
Перевожу Камю и рисую мандалу, увиденную в бутанском монастыре. Делаю это в пока ещё пустой квартире между трёх церквей. Такие игры с Пустотой. Завтра полечу на Средиземное море – решили с парнем выплыть на яхте в открытое пространство и там закончить картину. Пустота. Вода. И, блин, жара 40 по Цельсию. Ненавижу тропический климат. От него гастриты. Свою последнюю картину я написала в Индонезии, в мастерской 25-летнего художника, который вскоре скончался при "мистических" обстоятельствах, которые потом оказались СПИДом. И все, с кем у него были контакты, к тому моменту, как его жена-канадка вышла на них, оказались уже мертвы... Как хорошо, что мне не нравятся мачо-маугли…
– Ты считаешь себя панком?
Вообще, я, наверное, не панк. Панки бы убивали невоспитанных стюардесс мордой об бачок, стравливали бы тупорылых журналистов между собой. В битве тогда бы, как в стандартном американском сценарии, выживал бы самый сильный.
– Девочки завидуют твоей груди.
Это мальчики завидуют, что у их девочек такого нет.
– У любви могут быть сомнения?
Нет. У свободы могут. Или у незрелости.