Сразу же после возникновения слэма в Украине я столкнулся с его критикой со стороны консерваторов. Её адекватность – за гранью добра и зла. И, тем не менее, хочу отреагировать на некоторые выпады традиционалистов.
1. Слэм – это праздник для графоманов. Всё это не литература.
Слэм заботит не литературное качество текста, но страсть, стоящая за ним. Традиционный литературный вечер – это высокомерная тоска для пьющих лузеров. Украинский слэм появился для того, чтобы совершить революцию в области публичной репрезентации текста; взбодрить кадавра массовых чтений.
Кроме того, слэм – это не только текстуальное, но и фонетическое явление. Многие слэм-тексты не рассчитаны на то, чтобы быть напечатанными, поскольку включают в себя недоступный печати акустический слой – то, как это всё звучит. Само же литературное качество текста будет расти по мере развития новой культуры украинского слэма. Так или иначе, он является литературой изначально, и вне зависимости от высокомерного академического клокотания полумёртвых дедов.
На фоне гетто традиционной литературной среды, слэм – самое демократичное явление в литературе. Вседоступность является его основополагающим принципом. Культура принадлежит всем. Любой может принять участие в слэме.
Каждая сходка этих т.н. графоманов вызывает больший резонанс, чем любое другое литературное событие в Украине. Слэм собирает больше людей, чем самый маститый украинский писатель. Уже сегодня массы принадлежат нам.
Люди приходят на слэм не за четверостишиями. Они приходят за драйвом, действием, атмосферой, процессом, страстями и панком, чувством свободы и лёгкости. Людей возбуждает порка и соучастие в этой незабываемой мессе.
2. Слэм – чуждое западное явление, которое никогда не приживется в Украине, ибо не имеет корней в украинской культуре и противоречит спокойному и сдержанному менталитету украинского народа.
Анархия не может быть чуждой Украине. Слэм – явление анархистское. Мы – литературная махновщина. И не позволим официальной интеллигенции задушить слэм так, как в начале 20-го века она задушила единственное прекрасное, что когда-либо нарождалось в коровнике украинской культуры – украинский футуризм. Уже сегодня мы собираем полные залы, и это означает только то, что нас поддерживает украинский народ. Наконец-то у нашей культуры – менструация.
3. На Западе слэм уже давно неактуален. Мы питаемся культурными объедками.
Мы творим новую культуру без оглядки на чужие рты. Ничто не рождается без надобности. У всякого культурного явления имеется своё предназначение, и слэм, очевидно, нужен здесь и сейчас. Вопрос не в том, что слэм является вчерашним днём на Западе, но в том, что слэм может дать украинской культуре сегодня. В частности, территорию без национальных границ и религиозной принадлежности, космополитизм без цензуры. Слэм не интересует нация, язык, политика и прочая лабуда. Он пришёл, чтобы коверкать, кривляться и водить хороводы – шуметь во имя всего злого и красивого, молодого и нового.
4. Слэм – это сезонная мода. Он не останется в Вечности.
Ничто не останется в Вечности. Нас не заботит статус нашей могилы. Мы живём здесь и сейчас. Здесь и сейчас нам интересно, и мы полны страстей, которыми хотим поделиться. Сколько бы не продлился этот праздник, мы обречены опьянеть. А уж кто войдёт в историю, а кто в забытие – пускай решает случай и удача. Возможно, наш прах станет почвой для чего-то, чего бы не случилось, если бы мы не стали этим прахом.
Нам не нужны пантеоны. Мы хотим взбодрить культуру. Объединить литературу, музыку, театр и видео в единую пляску драйва и хохота. Нас не волнуют людские души. Только их сердца, глаза и глотки, задницы и животы в общем трансе эмоции.
Впервые за десятилетия поэзия снова собирает полные залы. Разве это не победа для культуры? Победа, и принадлежит она слэму. Поэтому довольно болтовни о вечности. Слэм – это другое. Слэм – это иначе. Мы стоим на пороге нового искусства, чего-то, наконец-то, интересного и свежего. Неужели и в этот раз мы позволим малодушию лишить нас шанса на будущее?
Завтра принадлежит молодым. Приветствуйте нас, или уйдите с нашей дороги!