В искусстве есть нечто потустороннее, призрачное, несколько кладбищенское. Кладбищенское не потому, что речь идёт об ломтях мертвечины, но потому, что культура – пространство во многом инфернальное. Материя в форме произведений не является его ключевым содержанием. Материя – это лишь побочный результат шаловливых умственных практик. Когда художник Кулик обнажается, становится на четвереньки и ползает по улицам, он едва ли превращается в собаку. Он симулирует собаку. В основе этой симуляции лежит концепция, потуг человеческого сознания. Кулик умеет громко лаять, но он не ризеншнауцер, не лабрадор, и не шарпей. Тем не менее, его лай обладает культурным значением. Ценность выходки человека-собаки не в наборе физических действий, а в их смысловом закулисье. Если бы вместо Кулика залаял пьяный сторож на окраинах Москвы, мы бы не обратили на это внимание. Таким образом, произведение искусства – это не материальный результат, но идея, смысл, тёмная сторона Луны. Работник культуры орудует виртуальными абстракциями. Ничего конкретного. Сплошная метафизика. Действия совершаются, картины написаны красками по холстам, и сам художник – из плоти и крови, но это ли главное? Или искусство, всё же, в смыслах – в духе над мясом?
«Раз в год хорошо быть избитым милицией. Художник часто забывает о том, что у него есть тело. Побои напоминают о его наличии», – говорит художник Анатолий Осмоловский. Существо, позабывшее о теле – это приведение, этакий Каспер. В конце концов, мы – это наша работа. И если наша работа не материальна, то не материальны и мы сами. Искусство как пляска в царстве снов ведёт к невольной дематериализации, которая граничит с шизофренией. Одних Касперов забирают в философию, других – в лечебницу. Так и работает культура.
Один мой друг был умницей, читал Хайдеггера, Гегеля и Делёза. Обнаружив себя однажды на самой глубине мыслительного процесса, он психанул, и перерезал себе вены. Благо, его спасли, но и после этого его не желала покидать депрессия.
Труженик искусства, как никто другой, должен беречься от завихрений разума, которые являются побочным результатом копошения в вещах, которые нельзя потрогать. Мы хотим писать романы, которые лечат души, но забываем, что итог попыток такого лечения не всегда утешает нас самих. Вот почему Каспер нуждается в субботнике. Осознанные побеги в пространства физического труда – это благая терапия. Почему у строителя Миши не бывает кризиса идентичности? Потому что, складывая кирпичи, строитель Миша знает, что делает. Он не щупает бытие, он строит дом и пошагово видит развитие своей цели. Вот появилась стена, вот – потолок, вот – пол. Всё конкретно и чётко. Миша может и не осознавать этого, но он ведёт жизнь человека эффективного. Мыслитель же не может быть уверен в своей эффективности. Он пробует коснуться извилинами бога, но свет в конце тоннеля никогда не засияет для него так, как для строителя Миши.
Творчество – это важно, но лопата и грабли, бетономешалка и подъемный кран – всё это необходимо для того, чтобы однажды не тронуться головой. Художник может творить эстетику пространства, он не очень хороший воин, столяр или слесарь. Работа на пшеничном поле или в цеху – практика, которая позволит ему ощутить себя мясным, настоящим.
Недавно мой суицидальный друг вышел из депрессии и больше не вскрывает себе вены. Какая книга на этот раз изменила его жизнь? Никакая. Он месяц поработал на стройке и успокоился.