Интервью Анатолия Ульянова с писателем Владимиром Козловым.
***
– Можно ли считать гопников вымирающими призраками 90-х, или же они бессмертные элементы наших городов?
Ничего не меняется. Гопники по-прежнему живы. У них появились мобильные телефоны, но мозги остались прежними. Столицы и центры преображаются, но глянь на современные спальные районы – это же готовые декорации для фильмов о 80-90-хх. То есть, мир гопников сохраняется. Распад Союза ничего не изменил.
– Союз распался, но носители его бациллы по-прежнему бродят повсюду. Красная империя продолжается в людях.
К сожалению, это так. Даже те, кому сейчас 20, невольно существуют по понятиям Совка. Раньше была школа. Именно там тебе говорили, какие писатели плохие, а какие – хорошие, какое кино смотреть, а какое нет. Сегодня место советской школы занял телевизор, который рекомендует тебе сходить на патриотический фильм "Адмирал". Менталитет не изменился, изменились инструменты воздействия. Они стали более совершенными.
– Пусть гопники и существуют на окраинах городской жизни, они, как и всякая прочая группа, оказывают влияние на её содержание – делают своеобразный, но вклад в культуру, не считаешь?
Да нет, ничего хорошего гопники создать не в состоянии. Их-то и субкультурой считать нельзя. У них отсутствует философия группы, если, конечно, не считать философией их вечное желание выпить и поебаться, или же все эти т.н. понятия, которые никто никогда не соблюдал.
– Но нельзя сказать, что гопничество – это нечто изолированное в реальности спальных районов. Сама модель поведения гопника вышла за пределы района и характерна для многих, порой достаточно обеспеченных классов населения.
Ты путаешь гопничество с быдлячеством. Быдло – более широкое понятие. Это особый тип человека, сформировавшийся на закате Совка. Малообразованные, ничем не интересующиеся широкие массы – не гопники, но простое быдло. Гопников, конечно, тоже можно отнести к быдлу, но такого быдла меньше. Оно более дикое, более агрессивное. Те респектабельные люди, о которых ты говоришь – они могли никогда не быть гопниками, могли расти в нормальных районах, ни на кого не нападать, но корень их менталитета всё равно быдлячий. Поэтому сколько бы красивых машин, пиджаков и званий у них не появлялось, они всё равно останутся быдлом. Эти люди могут ездить на Бэнтли, но они не могут перестать гадить в собственных подъездах.
– Мог бы ты спрогнозировать поведение гопников в период войны?
30% будут защищать город, остальные 70% или примкнут к противнику, или начнут прорываться в центральные районы. Нужно понимать, что в среде гопников существует такая форма социализации как подлость. То есть, совершив подлость, ты можешь хорошо заявить о себе в той реальности, которая тебя окружает. Поэтому от гопников в первую очередь следует ожидать подлых поступков.
– Гопники размножаются активнее интеллигентов. Веришь ли ты в опасность того, что их ген возобладает?
Я не думаю, что люди образованные и думающие окончательно вымрут. Их всегда было и будет мало. Но ты прав, быдла действительно становится всё больше – это эпидемия. Важно понимать, что есть быдло, которое сидит на остановке, потягивает пиво и громко ругается матом, – такого всё меньше, – а есть быдло незаметное. Оно не орёт, не дерётся, а работает в офисе, но по сути является быдлом. И если тех харкающих пацанов на остановке мы замечаем, то прирост тихого быдла остается незамеченным. Но он происходит.
– Быдло – это социо-культурная проблема. Существует мнение, что если общество, вдруг, разбогатеет, то "быки" с района исчезнут.
Ну, на примере быдла как раз видно, что капитализм не всесилен. Он подарил быдлу iPhone, но само быдло преобразовать не смог. Быдло остаётся быдлом и количество денег тут не при чём.
– Демократия уравнивает гопника и инженера. Возможно, стоит поискать более адекватную модель общественного бытия?
Увы, я не могу предложить альтернативу демократии. Я слишком долго жил в реальности совка и, понимая шероховатости либерализма, не могу отказаться от идеи полной свободы. Убеждён, ничего хуже возращения Совка быть не может... а "эсэсэсэра" слишком много в сегодняшней России.
– Запреты, при всей своей глупости, стимулируют культуру. Когда есть чему противостоять, когда тебя душат, ты творишь превозмогания. Или нет?
Я наелся ситуации подавления свободы. Она меня ещё в юношеские годы доставала. Поэтому я не верю, что запреты как-то помогут мне написать книгу. Уж лучше пусть будет свобода. Свободы хочется.
– Что более характерно для современной России – цензура или самоцензура?
Самоцензура, конечно. Человек превратился в менеджера. Менеджер решает вопрос – "что лучше для бизнеса?". Человек-менеджер решает, что лучше для его карьеры, как лучше сказать, что совершить, с кем подружиться, кому подмазать. Поэтому многие и голосуют за "Единую Россию". Потому что это выгодно. Люди не говорят то, что думают не потому, что им это запретили, но потому, что искренне хотят покататься на хороших машинах и съездить на хорошие курорты.
– Как объяснить то, что та поглощающая реальность детства в рабочем районе города Могилёв так и не смогла поглотить тебя, не превратила в гопника?
Я испытывал к ней лютую ненависть. И именно ненавистью я вытолкал себя прочь. Физически оставаться было невозможно. Начинались 90-е – гопники превращались в бандитов и рэкетиров. Осталось или уходить, или растворяться.
– Ты ощущаешь себя своим в Москве?
Я всегда чужой, всегда в стороне.
– Помимо художественной литературы, ты пишешь о субкультурах. Все они уже стали рыночными нишами. Ни андегрунда, ни альтернативы больше нет. Есть пёстрая упаковка с модной биркой "андеграунд и альтернатива".
Ну да. Те же эмо – яркий пример субкультуры без идеологии. Чистый консюмеризм. Нечто полностью соответствующее времени. У стиляг, у хиппи, у панков, – у всех этих субкультур был свой особый протест. А сейчас какой протест? Купить шмотку, которая не понравится твоей маме? И что, ради такого протеста действительно стоит вступать в какую-то субкультуру?
– Ну а что ещё нужно хрупким и инфантильным существам, кроме безопасных соплей и слёз? То есть, субкультура эмо адекватна своей аудитории. Но ты прав – консюмеризм захватывает всё. Похоже, наступает эпоха хипстеров – тусовщиков, живущих не протестом, но красивыми штанами.
Хипстеры пока мест нерезонансная и крайне малочисленная субкультура, в отличие от эмо, которых знают все, благодаря, в частности, всем этим байкам о якобы порезанных венах. Поэтому я бы пока не стал выделять хипстеров как социальное явление. Ведь именно резонансность субкультуры определяет её статус – чем более она резонансна, тем больше людей к ней примкнут.
– А ты веришь в то, что протестные субкультуры ещё когда-либо возникнут?
Не знаю появятся ли новые идеологичные субкультуры, но не исключено, что возродятся некоторые из старых. Те же панки, например. Они имеют все основания для возвращения, поскольку тот же антикапитализм сегодня актуален – проблемы-то никуда не девались. Другой вопрос, что изменились сами молодые люди. Большинство из них не хочет сражаться – все просто хотят быть модными, успешными, обеспеченными и красивыми.
– Возможны ли сегодня подрывные вещи? Та же литература – она всё ещё в состоянии будоражить общество или сама стала формой безопасного досуга?
Современная литература может быть подрывной. Но у нас сейчас наблюдается такая странная движуха – все стараются избегать всего острого, социального, политического. Когда мы последний раз читали качественный роман о наших политиках, о коррупции, об уродах чиновниках? Если что-то такое и пишется, то какой-то жутких трэш...
– Почему наши писатели склонны целиться в вечность, поднимать вселенские вопросы, в то же время игнорируя отдельно взятую жизнь маленького человека?
Это, опять таки, пережиток советских времен, когда писатели были величиной, частью мощной пропагандистской машины. Сегодня всё иначе. Былого статуса у писателя нет. Книги не вызывают резонанса, увы. Да и больше никто не обсуждает книг по-настоящему. Если в прессе и пишут о книгах, то, в основном, глянцевые журналы, нацеленные на потребительскую хуйню. Что ж они, углубляться будут, анализировать, продуцировать вдумчивое мнение? Движуха в сторону обогащения ликвидирует сегодня интерес к ряду серьёзных тем и, в частности, к литературе.
– Техно-революция подарила нам множество новых средств для общения, но мы так и не стали ближе друг к другу. Почему так?
Это интересный момент. Когда мне было 17, мне не с кем было обсуждать книги и фильмы, которые мне нравились, и, думаю, блоги тогда мне бы сильно пригодились. Но сегодня блог используют лишь для пустого бессмысленного пиздежа. Вместо того, чтобы общаться, люди срут, пишут херню. Видимо, мы ещё не готовы быть ближе друг к другу. Какие бы нам не создавали механизмы, мы их всё равно засераем.