Серолицый глистует от человека к человеку. Безликий демон-волк с ядовитым слюной и голосом сирены; рычатель стада, выкликатель дубликатов. Его облик разнится от случая к случаю. Но где бы не случался Серолицый, его неизменно сопутствует превращение людей в кладбищенских сомнамбул. Серолицый несёт знамя братства одинаковых; антиутопию о мире, где каждый – как ближний, и Другой – всегда враг, «потому, что не с НАМИ и не такой как МЫ».
Несмотря на культурные трансформации, которые переживает постсоветское пространство, Серолицый продолжает быть началом всех протекающих на нём процессов. Количество дредов и проколотых ушей не меняет сути существ, и производит лишь иллюзию радуги. Множатся субкультуры, одежды становятся пестрей, ассортимент причёсок безграничен, но все это только мираж. Сорви одежды, распахни черепа, а там – бурлит медуза, мечется серый шептатель.
Всякий человек обладает потенциалом личности. В нём изначально присутствует стремление к искрящейся звезде, энергия для сотворения собой разнообразных оттенков и звучаний. Но с большинством, увы, случается беда — личность так и не расправляет крылья, а порой и вовсе увядает под воздействием социальной стандартизации. Бывает и так, что – о чудо, – личность случается. Так возникают тысячи цветов. Однако миллионы – слизь и слякоть.
В расцвете личности и кроются все страхи Серолицего. Рассеянный в большинстве, он ненавидит всё инаковое и особое. Важно и нужно противопоставлять себя толпе. Иначе мир покинет цвет, и Серолицый кончит смехом.
Чем сильнее отличается твоё содержание от общепринятого стандарта, чем больше автора присутствует в твоих словах и деяниях, чем ярче твоё «я», и меньше в тебе «МЫ», тем яростней Серолицый. Он не выносит Человека. Ему отвратительно Имя; твоя очертаемость, выпуклость, характерность. Когда ты совершаешь по-настоящему индивидуалистичный акт, на тебя тут же визжат эти скучные черти в пальто: «Эгоист! Одиночка! Маргинал!». Пусть эти вопли не пугают, но служат музой – знаком верного пути.
Такие феномены как патриотизм и национализм не могут заслуживать ни малейшего уважения личности, ведь суть их в общности с рыхлой массой. Подлинная личность равнодушна к мнению коллектива. Её умение жить не муляжами, не театральными позами под софитом общественного глаза, но уникальной интенсивностью — всем тем, что Серолицый называет «гордыней» и «самолюбованием», то, чему он отчаянно завидует, – угрожает порядку слизи, и потому не удивительно, что эта слизь – хищна; бросается, разинув пасть.
Общность не нужно искать. Единство всего — очевидно. Вопрос лишь в том, какое место займешь конкретно ты на карте вселенной. Кто-то будет лейкоцитом. Кто-то пехотой лимфы. Одному суждено стать ногтем, другому волосом, третьему перхотью. Но интереснее ведь другое — воплотиться в виде ресниц или сердца. В виде клапана, извилины или мятежного духа.
Без любви к себе невозможна никакая другая любовь. Обожание себя как Другого учит тебя обожать Другое как таковое, и, следовательно, Другое в других. Чем дальше ты от способности так обожать, тем шире плещется Серолицый, и тем ближе день, когда всё превратится в камень и нахмуренные брови масс. Всё говорит, как ты. И думает, как ты. Вокруг – всегда слепая ночь.
Я же мечтаю, чтобы звезда ударила в миллионы сердец, и все мы стали непохожи друг на друга. Чем не сад?