Искусство можно представить в образе лабиринта, наполненного котами. Коты эти – кураторы, художники, критики – непрестанно метят территорию густым секретом своих теорий. Так на луже культуры возникает пена: водоразделы между жанрами, школами, направлениями и прочими условностями из области гуманитарной эзотерики, на развитие которых институции лактируют фуршетом и грантом. Подчас эти кошачьи секреты обретают черты святых незыблемых традиций. Взять, например, «протестное искусство». Говоря «протестное», мы подразумеваем «критическое». Говоря «критическое», мы подразумеваем «левое». И вот уже все поддакивают друг другу, мол, вне левого невозможно критическое искусство.
Попробуйте назвать имя любого современного художника, чьи произведения вам можется назвать критическими, и вы тут же наткнетесь на красную рощу, где с пылающими взорами прогуливаются Маркс, Дебор, Бодрийяр, Че Гевара, Маркос, Жижек, Бей и прочие титаны, чье сердце бьётся с левой стороны. Ранние практики Осмоловского сведущее о них большинство назовет протестным искусством. А вот практики Беляева-Гинтовта к таковому искусству причислять не станут, хотя в общем-то они не менее протестны, поскольку всё же оппонируют чему-то, а именно – либеральной парадигме. Короче говоря, «все равны, но некоторые равнее».
Меня озадачивает эта «обязательная» спайка критических художественных практик от традиции левой мысли. Не потому, что левое скисло, но потому, что левого недостаточно. К нему не сводится палитра возможностей, которые содержатся в критике искусством.
Тотем всякой традиции просто обязан быть под подозрением, дабы не возникал очередной бог со своим законом, порядком и контролем. В единовластии левого на поле критического искусства мне видится очередная одномерность, ещё одна замкнутая система, ведущая к энтропии, инцесту и вырождению. Я не могу игнорировать того факта, что левый язык более не волшебен и, наряду с контр-культурой, кооптирован рынком в качестве аксессуарного бунта. Кроме того, левое связано брачными узами с материализмом. По этому поводу неоднократно высказывался философ и поэт Илья Кормильцев, утверждая, что левое дает превосходные ответы на вопросы о борьбе человека против Системы, но абсолютно беспомощно при столкновении с метафизическими аспектами бытия.
Левое сфокусировано на трансформации общественного организма. Это красивый, романтический фокус. Однако я убеждён, что такой трансформации должно предшествовать изменение самого человека. Современная революция зреет не в уличном бунтаре, но в техно-мечтателе, цифровом утописте, эволюционере.
Левое искусство достигло своих пределов. Зацикленность на этой традиции является формой некрофилии. Протест дня сегодняшнего превозмогает не Систему, но само человеческое. Такое превозмогание всенепременно связанно с Техно. Эволюция 20-го века двигалась посредством войны и булыжника. Эволюция же в веке 21-м будет осуществляться в сговоре с информационными сетями, био-хакингом и нейро-технологиями.
Пора осуществить переразметку лабиринта. Можно ещё столетие пинать химеры бюрократии и рынка, обвинять Государя, Систему и её агентов, но всё это – мелкие бесы на фоне нашего верховного противника – самой смерти. Смерть прекращает прогресс, и вдохновляет нас бежать в объятия отцов. Борьба за будущее – это и есть борьба со смертью: обращение к джинам науки и технологий.
В искусстве это означает медиа-арт: мониторы и сенсоры, транзисторы и платы, кислоты и кристаллы. Лишь в медиа-арте возможен симбиоз человека и машины – появление творящего киборга, электро-демиурга. Его искусство – это не opus contra natura, не кастрация метафизики, но очарованность завтрашним днём.
Критиковать сегодня – это уже не только поливать объекты критики напалмом, но созидать бунт мечтателей, эволюционеров и техно-утопистов, которые выступают не столько против старого мира, сколько за новый мир – мир новых нас. И если этот дивный новый мир будет выговорен и продемонстрирован искусством, если искусство создаст его макет в созвездиях произведений, то это и будет мятеж – первый шаг на пути к пост-человеческому Вавилону, отменяющему всё вчерашнее. В этом Завтра, – мире, полном звёздных кораблей и одухотворённых машин, – аферистам в рясах и «добронамеренным» правительственным архонтам, попросту не найдётся места. Их сметёт не народное восстание, а торжество эволюции. Я предлагаю изменить Марксу с призраками, обитающими в оптоволоконной вселенной сетей и машин.