Только совсем уж местечковые люди полагают, что рассуждать о чём-либо можно только изнутри ситуации. Глупость видней со стороны. Это для внутренних людей имеет место острый сентимент, и это внутренние люди замутняемы локальными страстями. Я же сужу не настроением среды, и не сижу по уши в Украине день за днём. В отличие от тех, кто пытается заткнуть мне рот, я могу созерцать объект своего анализа на расстоянии, отключаться от него в любой момент по желанию, а подключаясь – оперировать не эмоциями, но фактами, и при спокойном духе. Как показывает судебная практика, даже непосредственные участники одного и того же события дают разные его прочтения. С одной стороны, мы все живём в эпоху глобальной информированности, с другой – наше восприятие является продуктом медиа: произошло не то, что случилось, но то, что было написано или показано. География играет ту же роль, что и действительность – её не существует. Есть только россыпь взглядов, каждый из которых – правда, и ни один – истина.
Корейцы, рыдающие у гроба Ким Чен Ира, наверняка сказали бы тому, кто уличает их в пресмыкании, что всё не так, и если б, сволочь, ты приехала сюда, то поняла, что слёзы наши по Великому Вождю не из фашизма происходят, но от сердца. Меж тем, рыдает океан рабов. Им этого не видно, не понять. Они – глубоко в ситуации, и потому не способны на трезвую рефлексию. Их мышление замещено идеологией.
Меж тем, чумой не обязательно болеть, чтобы о ней рассуждать. Как и не нужно вставлять два пальца в розетку, чтобы обрести право говорить о последствиях удара током. Для того и существует критическое мышление, чтобы осмыслять реальность не только в рамках непосредственного опыта. Хотя и он имеется.
Заявления в духе “вы нам здесь не тут” – это удобный повод не вступать в полемику с тем, что противоречит твоим взглядам. По сути, это интеллектуальная капитуляция – будучи неспособным опровергнуть собеседника с помощью аргументов, человек пытается понизить его статус, спасая себя от необходимости обстоятельно возражать. Само по себе такое исключение носит ксенофобский характер: мигрант больше не состоит в локальном "мы", маркируется чужаком, и лишается права голоса. Аналогичная механика применяется и ко всем остальным, кто выпадает из "мы", выражая взгляды, идущие в разрез коллективному мэйнстриму – так возникают все эти "враги народа" и прочая "пятая колонна". В арсенале глупца всегда найдётся повод не иметь дела с иной точкой зрения.
Мордор не интересен мне как место для жизни, но он представляет несомненный интерес как проблематика, этакое культурное заболевание. Не единственное, конечно, но наиболее доступное мне. Я не хочу больше переживать его на себе, но вижу в нём материал, осмысляя который, я познаю универсальную механику фашизма. Работа на пограничье между Западом и Востоком меня увлекает. Я могу посмотреть на Мордор глазами западного человека, и в тот же миг – могу распознать в Западе черты знакомого мне авторитаризма. Меня питают оба мира, и в обоих мирах мне по-прежнему есть чем заняться. Открывая в себе фотографа и кинематографиста, я не перестаю быть критиком культуры.
Я совершенно искренне не понимаю тех, кто представляет иммиграцию забытием, как если страны исчезают за твоей спиной – тем более те, где у тебя остались друзья, семья и первые поцелуи. Проживая в США, я ощущаю причастность к событиям, происходящим в разных точках земного шара. Какие-то из них я, по понятным причинам, чувствую сильнее других, но все они – часть одного большого дома. В конце концов, не в этом ли чувстве смысл мирового гражданства?