Безногий продавец парфюмов выглядит как царь-сапфир в окружении цветных склянок. Ни галстук, ни рубашка воскресного пастора не мешают ему отвлекаться от торговли, и, размахивая метлой, прыгать на своих обрубках по площади. Люди обнищавшие и надломленные, – все те, кто спит через дорогу в парке МакАртур, – стекаются сюда с вещами на продажу. Пусть многие из них шагают по земле без башмаков, но зато – в белоснежных носках, обозначающих достоинство. Его отверженные так и не лишились. Оно толкает украшать палатки их домов, накладывать на лицо огуречную маску под пальмой и отправляться на базар – участвовать в актах купли-продажи и, таким образом, оставаться гражданами американской утопии. Вот и царь-сапфир не просто продаёт ароматы (сок птиц, клубника, пар цветов), но и выметает из своего космоса признаки улицы.
Негр с пчелиными сотами в щеках смотрит на солнце и покрывается бронзой. Солнце не жадничает, облизывает мексиканские шляпы и животы трансвеститов, качается на серьгах опечаленного любовника. С высоты птичьего полёта эти позолоченные солнцем люди похожи на монеты: чайки не случайно выстреливают собой из облаков и кружат над ассортиментом блестящих лиц и товаров.
Мне нравятся лица проклятых – они всегда интересны, за каждым – трагедия, и, значит, история, чувство, красота. Солнце живёт в их волосах, на их зубах, в самих их улыбках. И тем удивительнее эта их способность улыбаться так щедро. Вопреки ранам и отчаянным предметам торга: бляха со Шрэком, поломанный молоток, голова от куклы чревовещателя, шипящее, словно гадюка, радио, кулон “Gangsta” в паре с распятием по скидке…
Шерифы сканируют взглядами люд. Подобно кинжалу, пересвет их мигалок режет янтарь закатного часа. “Ваша торговля незаконна!”. Возмущенный присутствием стражей мексиканец хватает скрипку и начинает играть Jingle Bells, а я, вдруг, понимаю, что приключилась какая-то катастрофа – мир завершился, и все мы на этом базаре – как в лимбе: хромые и одноглазые спускаемся с руин. В наших тюках не просто товары, но сама история человечества в случайно уцелевшем барахле. Жители будущего будут узнавать о нас по пиратскому порно и облысевшим Барби.
Солнце проглатывает Лос Анджелес. Я обнаруживаю себя в его каменном желудке, на берегу реки из тысячи теней, машин. Часы без стрелок тикают у Хорхе на раскладке. Скоро они зазвонят и я, и сам Хорхе, и все мы – исчезнем. Но прежде чем Харон увезёт нас на своём “убере” прочь, у нас есть пара минут – возможность пройтись по этому базару в последний раз и приобрести себе вещь на дорожку: нечто, что хочется прихватить по ту сторону, и что будет напоминать тебе про жизнь, про города, людей, весну... “Всего за доллар, гринго! Покупай!”