Как и все ангелы смерти, Трамп навевает чувство заката. Однако само по себе это чувство не является для меня угнетающим. Сознавая угрозы, которые несёт в себе смерть, я, тем не менее, снова оказываюсь в ситуации обострения мира. Мысль о том, что та Америка, в которую я однажды влюбился, вот-вот исчезнет, превращает мои глаза в слоновьи хоботы, жадно всасывающие в себя всё вокруг. Искусство становится памятью – фото не фото, а порталы в призраки жизни: срубленная пальма продолжает качаться в захваченных миражах. Я сразу же смотрю на неё так, будто её больше нет – с ностальгией. Пожарный гидрант превращается в припрятанную прядь волос твоей погибшей возлюбленной; солнце не просто светит – оно светит на прощанье. Казалось бы, что изменилось? К власти в стране пришёл очередной полип. Откуда же чувство, что здесь сама смерть? Чтобы объяснить это, необходимо уточнить мою Америку, и то, что я вкладываю в это понятие.
Та Америка, которую Трамп обещает "сделать здорово снова", – в неё я никогда не влюблялся. Америка белая, англо-саксонская, Америка One Nation Under God – эта Америка ничем не волшебна. В ней для меня горячий только яблочный пирог – всё остальное холодно и чуждо. То, что мне нравится вокруг – по сути, пришлое: чёрные, жёлтые, красные люди – мигранты и путешественники; ходячие отсылки к мирам, в которых я не был, и о которых мечтаю, забираясь перед сном под надгробие одеяла. Америка, как каталог цветов, и место, где их разнообразие собралось, – вот, что мне дорого и любо. Поэтому когда боссом этого мира становится человек, желающий строить стены и закрывать границы – это автоматически лишает Америку смысла.
“Знаешь, что мне нравится? – говорю я Адэ. – Мне нравится, что ладошки у тебя сверху чёрные, а снизу – белые. И язык – розовый-розовый. Как малина в лунном свете. Ничего этого нет ни у ковбоя Мальборо, ни там, откуда я. Без этого вообще зачем тогда эта страна? Без этого Америка – депрессия и диабет”.
Только теперь я понял, что прожил последние шесть лет на вокзале, тыняясь между станциями Нью-Йорк и Лос Анджелес. Как и на всяком вокзале, тут полно разных людей отовсюду. Но это ещё не страна. Страна начинается за перронами больших городов. Эту реальную Америку я не знаю, и потому боюсь. Она-то и выбрала ангела смерти своим президентом. Можно её за это ненавидеть, шарахаться от неё в гей-френдли мегаполис. Однако в этом есть какой-то эскапизм, некая отсрочка.
Могу ли я действительно узнать страну, не погрузив лицо в её кишечник? Возможно, мне следует спустить шлюпку на воду и отправиться в неизвестность, – заглянуть в американские недра, и увидеть реальность за пределами либеральной фантазии о будущем, где мы отказываемся сёрбать человеческую кровь? Иначе получается, что я ищу убежища в знаке вопроса, и руководствуюсь не знанием, но надеждой на то, что мои иллюзии об этой стране окажутся правдой.
Как бы там ни было, вокруг всё горит и от того только ещё сильнее пахнет. Стоит мне захотеть собаку, как моя судьба тут же напоминает мне, что думать стоит лишь о кораблях, и землях, которые начинаются за границами карт.