1 Нация, чьё становление предполагает слив существенной части своего культурного материала; чья самость добывается из меньшего; в отказе от много ради чего-то единственного — такая нация возделывает себя обрубком. Неужели украинское может процветать лишь в условиях однообразия?
Противники свободного множества культурных течений в рамках украинского тела, очевидно, лишены веры в жизнеспособность своей культуры, если считают, что её развитие возможно только из-под палки, в барокамере.
У языка, чье выживание требует вытеснения каких-либо прочих языков, похоже нет достаточных оснований в живой повседневности общества, если он нуждается в принуждении к себе, чтобы уцелеть. Обычно такое принуждение требуется, когда речь идёт о химере – некоей креатуре на искусственном жизнеобеспечении.
Казалось бы, в условиях глобализации функциональный интерес представляют в первую очередь языки международного общения – те языки, которые позволяют коммуницировать с как можно большим числом разных людей. Однако в случае с Украиной националистическая метафизика оказывается важнее включения в над-национальные коммуникации.
Знание украинского языка должно пониматься неотъемлемой частью украинской гражданственности. Но это не означает, что его развитие требует лингвистической монополии в ущерб всем прочим языкам. Вопрос их статуса – принципиален. Отказываясь от множества государственных языков, Украина отказывается признавать равноценность множества своих этносов, и утверждает один из них над остальными, что и производит нынешний раскол внутри общества.
Вместо того, чтобы творить закон на основании имеющейся реальности социума, – реальности неоднородной и мульти-культурной, – нынешние строители украинской нации исходят из фантазии о несуществующей Украине одинаковых и монотонных. То, что эта фантазия не натягивается на украинское общество, и вот уже хлещет кровью по швам, этих строителей не останавливает. На всё у них один ответ – Путин-война... Меж тем, нет и не может быть никакого иного способа утвердить в Украине примат одного этноса, кроме как попирая фундаментальные принципы цивилизованного общества – свободу, равенство, права человека.
2
В отличие от современных украинцев, которым не требуется русское зеркало, чтобы сознавать себя таковыми, сторонники националистического проекта творят нацию-антитезу, возникающую лишь в качестве отражения на злом русском озере. Это – прямое следствие украинской колониальной истории. Только глубоко колониальная ментальность станет основывать генез своей нации на противопоставлении: на украинском не как украинском, а как “не русском”. Такой подход выдаёт в своих сторонниках людей, которые продолжают смотреть на себя через призму империи, и видеть Украину пусть и незалежной, но окраиной чего-то большего.
Можно как угодно оправдывать принуждение украинского народа к униформе, но итог остаётся одним – разное делается однородным, цветное – монохромным. И потому не понять, почему консервативное украинство так переживает по поводу аннексии Крыма и возможной потери Донбасса. Люди, готовые с такой легкостью слить в унитаз львиную долю своего культурного бульона не должны париться о каких-то там клочках земли. В конце концов, и Крым, и Донбасс – это люди. Если культурное содержание этих людей вас не устраивает, отпустите их восвояси, прекратите удерживать в исчерпавшемся браке, который вам самим же и не мил. Ан нет – господам патриотам не хочется отпускать. Им хочется, чтобы всё, вдруг, им уподобилось, и стало украинским в том сплюснутом смысле, в котором они это украинское понимают.
Внешний враг разрешает нации-жертве произвол возмездия. Путин – это воздух украинского националиста. Его агрессия даёт право на ответное зверство. Так ненависть становится моральной. Это весь остальной народ задыхается от войны, а у националистов, как и у их кремлёвских собратьев по IQ, всё хорошо: батальоны взволнованных добровольцев спешат с обеих сторон на свидание друг к другу – в окопы. Над этой их жаркой романтикой из 19-го века олигархи считают прибыль. Треск о свободе и нации – для лохов нижнего мира. Те, кто ещё вчера нёс гвоздики к монументу Победы, сегодня несёт венки к монументу “Небесной сотни”. Патриотизм оказывается сугубо обрядовым – кто громче взвизгнет, тот и больший патриот.
3
Нельзя забывать, что политическое содержание украинского общества не сводится к национализму, который, однако, играет в этом обществе значительную роль. В процессе национальной революции мэйнстримом стали вариации повестки самого воинственного меньшинства. По этой причине в Украине сегодня не могут звучать другие точки зрения. Всякая критика национализма становится объектом скорее идеологических рефлексов, нежели интеллектуального осмысления. Её встречает не гуманитарный, а политический аппарат.
Националисты не полемизируют со своими оппонентами – они им просто бьют морды. На этом уровне и происходит творение украинской государственности. Положение дел ухудшается и тем, что украинская интеллигенция преимущественно правая – далеко не все её представители поддерживают националистическое насилие, но очень многие разделяют стоящую за ним философскую платформу. В итоге, у этой платформы нет преград для процветания. Есть некий спин-офф в виде аполитичных модников, затерявшихся в дымах рэйва, и работники сферы IT, у которых имеется достаточно финансовых оснований, чтобы оградить себя от реальности кровавого лукоедства, а в случае чего её покинуть.
У всякой нации имеются свои радикалы, которых хлебом не корми – дай подушить, позапрещать. Не важно, война или нет – они найдут повод ненавидеть. И, тем не менее, нельзя позволить ни Кремлю, ни воинственному националистическому меньшинству убедить украинское общество в безальтернативности национализма. Важно нарушать этот монотонный квази-патриотический гул. Украинцы, которые заинтересованы в такой Украине, где найдётся место разным из нас, должны выговаривать украинское за пределами националистического нарратива.
4
“Прогоним Путина и заживём”. Однако ни война, ни Путин не объясняют раскол в украинском обществе. Его реальная причина – в отсутствии равноправия, и места в национальном проекте для тех украинцев, которые не помещаются в национал-патриотический стандарт. Будучи русскоязычным украинцем, я автоматически выпадаю из Украины в том её изводе, который навязывают националисты. Это указывает на узость их дискурса. Он попросту не способен вместить в себя всю сумму украинского общества со всеми его парадоксами и противоречиями.
Чем сложнее общество, чем развитей культура, тем глубже мы погружаемся в личное, и обнаруживаем там особенности, которые невозможно описывать в понятиях 19-го века. Неужели господа националисты действительно верят, что миллионы “неправильных” украинцев попросту согласятся на статус культурных унтерменшей, руководствуясь эзотерикой про историческую справедливость? Да и о какой справедливости может идти речь, если её обретение требует ущемления чьих-либо прав? Разумеется, как и всегда в таких случаях, адвокаты действующего порядка вещей утверждают, что никакого угнетения нет – геи всё выдумывают, женщины всё выдумывают, и, пожалуйста, дома, в спальне, как хотите, никто ж не мешает, и вот у нас даже геи на экране, женщины в парламенте, мол, шо ещё надо?
А надо, в общем, всего-ничего: демократическое общество гуманистического толка; политическую, а не националистическую гражданственность; равенство граждан в правах и свободах; инклюзивную национальную идентичность; примат закона, и соответствие этого закона реальности общества; государственный статус для всех национальных языков Украины; прекращение военных действий на Востоке страны; отсутствие дискриминации на основании политических, сексуальных, этнических, половых и каких-либо иных особенностей индивида...
5
Новое поколение украинцев не интересует архаичный националистический косплей. Они сформировались в условиях глобальной информационной среды, и садку коло хати предпочитают включённость в созвездие таких международных культурных терминалов как Нью-Йорк, Лондон и Берлин. Почему им должно быть интересно участвовать в чём-то, что предполагает обособление от мира?
“Не нравится? Чемодан, вокзал...”, – говорят им те, кто видит смысл жизни в череде героических жертвоприношений на почве национальной сознательности. И правда – что, кроме невозможности уехать, должно удерживать современного человека в Украине? А с другой стороны – с какой стати кто-либо должен уезжать? Оставлять семью, друзей, любовников, мечты, и всё потому, что у общества нет средств защиты от наиболее воинственных своих представителей? Кто вообще сказал, что гражданин обязан быть патриотом, а не просто налоговым участником страны своего проживания; интересоваться чем-то, кроме возможности своей реализации в цивилизованных условиях? Почему такую реализацию приходится искать обязательно где-то, не здесь, мол, извините, но тут у нас национальная революция?
Это не Украина неинтересна. Неинтересна та её версия, где все мы снова зашагали строем. Самое дикое во всей этой истории то, что Украина реальная не сводится к этому строю, и может лепить из себя всё, что угодно. Почему же из всего множества возможностей она выбирает какую-то мрачную архаику про хутор и калину, вместо того, чтобы быть территорией новейших культурных и политических экспериментов, открытой для всех, кому интересно в ней участвовать?