1
Заглядывая в коробку с российскими либеральными элитами, я убеждаюсь, что там всё по-старому: во всём виновато «быдло» и «совок»; «быдло», которое они подвели, предпочитая вкусно жрать в ресторане среди себе подобных, вместо того, чтобы инвестировать свои умы и привилегии в народное образование; «совок», который сгинул тридцать лет назад, сменившись тем, что они сами привели ему на смену. И не просто привели, а ещё и отъели при Путине бока, позволяющие им теперь заседать в Лондоне, и рассказывать про «быдло», которое им «не жалко». Выводы у этих господ соответствующие: пусть «быдло» потерпает за то, что опутинилось; когда устанет лизать царский сапог – свергнет путинизм, а мы потом вернёмся из Лондона и всех научим каяться и осмыслять.
Впрочем, такое мелят скорее либералы старшего поколения – звёздный топчик этой тусы, у которого есть финансовая возможность до сих пор оставаться в шоке и недоумении. Те же, кто помоложе, и не успел ни отъесть аналогичные бока, ни сесть на паёк при западных институциях, или стать айтишником, как умные люди, топчутся сегодня в очередях на порогах «рая», который сами же и проповедовали. Стоят и обнаруживают, что кураторов современного искусства в «раю» и без них хватает, и что единственно доступные им сценарии выживания – вернуться в концлагерь, или стать «быдлом», вкусить все прелести собственного лекарства; все ограничения, которые накладывает на человека нужда и класс.
Это – тот самый исторический момент, когда нашим «атлантам» нужно включить их кассету про то, что каждый получает по заслугам, и только то, что заслуживает, в меру своих талантов и стараний… Как она вам теперь звучит?
2
Да, никому из нас не хочется делать то, что всегда делало за нас «быдло» – мыть, подносить, убирать, пока барин засел над винцом, и размышляет: о душах, эпохе, и человеке в ней. Мы заявляем миру, что наш долг – творить культуру, смыслы, а юдоль «быдла» – мыть унитаз. Но почему? Кто нас назначил «совестью нации»? Кто сказал, что мы не её говно? Мы сказали. Сами себе.
Как человек, вышедший из либеральной среды, и проживший большую часть жизни на жире, который давал мне мой класс, я понимаю все эти сытые боли и желания. Но правда в том, что те, кого мразь зовёт быдлом, тоже не хочет мыть унитаз. Его вообще никто не хочет мыть. Но мыть его нужно и кому-то приходится. Не потому, что таково чьё-то призвание, а из-за нужды, которая толкает человека выживать, и в которую человека ставит вампир, чьим посредником является интеллигенция – либеральная совесть правящего класса, обеспечивающая нужное количество вздохов над чужим горем.
Нет – миру не нужны ваши книжки про фашизм. Ваше искусство. Ваши стрелки. Миру нужно, чтобы вы покинули ресторан, и оказались в шкуре «быдла», чтобы понять, что «быдло» – человек. Такой же как все мы и каждый из нас. С такими же мечтами вкусно покушать, хорошо отдохнуть, и заниматься приятным делом, вместо того, чтобы служить мудакам и кровопийцам.
Сегодня у разбитого сегмента либеральной буржуазии есть возможность совершить классовое путешествие вниз, в реальность капитализма; познать положение «быдла», и систему, которая ставит человека в такое положение.
Уверен, этот опыт станет настоящей школой гуманистов и революционеров. Что было белым, станет красным. И лишь тогда сможет искупить свой многолетний привилегированный сон над фашизмом. Своё высокомерие. Свою брезгливость к тем, у кого нужно учиться, и быть кем – честь.
3
Что может быть более российским, чем российские либеральные элиты, пишущие из Европы о том, как омерзительны их соотечественники, бегущие от путинской диктатуры в европейскую сытость?
«Не пущать!», – визжит эта «белая» сволочь, уцелевшая только потому, что её, в своё время, пустили, дав возможность отъесть ламинированные бока в качестве людей, поставленных в эфиры «голосов» и «свобод» выражать интересы империи от имени угнетённых народов. Народов, простые представители которых лишены голосов. За них говорят прикормыши, на которых направлен вампирский софит.
Они же обмениваются насмешками по поводу того, что путинская диктатура лезет в Африку, не понимая, насколько это выгодное поползновение, и едва сдерживая свойственный этой публике расистский подтекст про «дружбу с папуасом». Мол, мы тут в Берлине и Лондоне, среди белых господ, а этим только ЮАР и Эфиопия остались. Что для постсоветского гуманитария звучат не круто, потому что он не имеет ни малейшего представления о том, какие ресурсы лежат в африканской земле, и каковы демографические перспективы у берлинов.
Поражает слепое упорство, с которым вся эта говорящая диаспора мнит себя частью расы господ, являясь, в глазах любого западного человека такими же пришлыми попрошайками. При чём, конкретно эта публика не бедна, и бежит попрошайничать на Запад не потому, что её гонит нужда, а потому, что дома Жан-Жак закончился. В надежде поскорей найти ему замену, они с двойным усердием готовы вылизывать до блеска пробковый шлем своих покровителей. Из таких получаются отличные капо…
А потом все эти люди из колоды верных «лидеров мнений», подшучивающих над дружбой с папуасами, соберутся на «гуманистический симпозиум» под Варшавой, где будут обсуждать «демократическое будущее» своей страны; и выжидать, когда те, кого они призывают не выпускать из концлагеря, свергнут Путина, и позовут этих плавающих в иммигрантском формалине снобов вернуться на родину, чтобы возглавить родное «быдло».
4
У либералов и «красных путинистов» есть нечто общее, а именно – навязчивая зацикленность на «совке». И те, и другие не могут перестать о нём говорить – он служит им точкой сборки. Несмотря на то, что история творится у них на глазах, они их отводят, и каждый – в советское прошлое.
Да, настоящего без прошлого нет, и все мы населяем эхо чего-то обмусоленного, но так и не проговоренного; чего-то, что является неотъемлемой частью каждого из нас, сколько ты не переназывай улицы, и не сноси памятники. Однако в этом компульсивном озирании прячется что-то другое, чем попытка разбора причин и следствий – что-то эскапистское, навеянное ресентиментом, толкающее утекать в привычную, более понятную разметку мира.
Всё это – нормальная реакция психики на экстраординарные обстоятельства. Речь не о том, что Олежка так тосковал по СССР, что конвертировал эту тоску в отчаянную галлюцинацию, начал узнавать «нашу советскую родину» в путинской России, и поддержал её преступное вторжение в свою страну. Речь не о том, что Андрюша предпочитает видеть в путинской России «совок», нежели либеральных единомышленников из 90-х – тех, что променяли родину на джинсы, чтобы тут же заменить её путинизмом, въехавшим в Кремль на пьяной ельцинской свинье. Ради чего? Чтобы, нажравшись в постсоветском ресторане, сдрыснуть на Запад, и оттуда поносить «быдло», которое мешает их «свободе» жрать над нищетой?
Сегодня и те, и другие облизывают советского мертвеца. Одни с отвращением, другие с удовольствием. Но и те, и другие делают это потому, что настоящее невыносимо. Приходится копошиться в прошлом, обсуждая былые контексты. Видя в бурятских оккупантах не одураченных бедняков, не жертв колониализма, не себя и угнетённые народы, а Красную Армию, которая мчится из мавзолея на борьбу с химерами других эпох.
В этой зацикленности на совке меня волнует не совок, и не Олежка с Андрюшей, а реальность, в которую они не хотят смотреть, без отсылок к чему-то прочему где-то когда-то. Ещё меня волнует то, что сегодня, когда процессы деглобализации набирают обороты, и старый мир умирает; когда мы летим в воронку глобального шторма; когда народы приходят в движение, и творят завтрашний день – в этом здесь и сейчас многие залипают в прошедшем времени, его инерциях. И будто бы не видят как гегемония меняется, звереет, и что все эти мультики про советских мики-маусов просто не актуальны. Их нам подсовывают сцепившиеся фракции единого, живого дракона.
Путинисты ссылаются на красную угрозу, заполняя онтологическую пустоту на месте идеологии, которая у совков, в отличие от путинских кровососов, была. Тем же занимаются западные элиты – спасая свой статус кво от красной угрозы, которой нет ни в РФ, ни в Китае per se, но которая присутствует в самом духе времени. Старое умирает, новое ещё не родилось, но воды уже отошли.
5
На фоне нынешней войны все войны памяти – это пьяный рейв во время чумы; пыль, которую пускает в глаза вампир, чтобы мы не дожили до рассвета, и не начали видеть альтернативных горизонтов за пределами порядка, не занялись историческим творчеством, не открыли троп друг к другу, а остались слабыми, разделёнными, и не представляющими угрозы.
Тщетно пятиться. Мы не в 91-м. Совок мёртв. И хоронить сегодня нужно не его труп, а то, что им прикрывается, надеясь пережить шторм, и чья очередь сгинуть пришла. Наступает время голодных и нищих, время «быдла», время «рагуля», время «селюка»; время тех, на ком катались, и чьё время кататься пришло; время «последних», время большинства. Тех, кому нечего терять, и чью жизнь вампир обесценил настолько, что она стала расходной, и теперь может сгорать в любых количествах, пока, наконец, не доберется до панских глоток, и не вырвет из них то, что ей причитается: землю, воздух и хлеб.