1
Интересная тенденция: количество женщин на руководящих должностях передовых китайских компаний выросло за 10 лет в три раза, а процент трудоустроенных женщин упал до рекордных 61.6%. Почему?
Число китаянок с высшим образованием удвоилось. Индустриализация всегда приводит к росту продуктивности и падению рождаемости, что способствует эмансипации, поскольку освобождает время для личного развития.
У этого освобождения есть ряд последствий (изменение демографической структуры общества, его стремительное старение, подорожание и дефицит рабочих/потребителей). В Китае эти тенденции были усилены глобализацией и политикой «одна семья – один ребёнок». Сегодня кол-во браков в Поднебесной падает, а возраст, в котором женщины заводят ребёнка, растёт, и уже перевалил за 30.
Многие не могут себе позволить сервисы, облегчающие материнство. Другие достигли карьерных высот, не позволяющих уйти в декрет. Часто компании ставят вопрос ребром, и просто увольняют сотрудниц, которые решают выпасть из процесса. В итоге, китаянки оказываются перед выбором: ребёнок или карьера. Чтобы там не говорила известная брошюра, выбор этот не так-то прост: да, многие женщины не готовы спустить в унитаз свою карьеру, но это не значит, что они готовы спустить в унитаз своего ребёнка. Мечта о профессиональной реализации и экономической независимости не исключает мечту о детях.
Проблему составляет отсутствие доступной системы поддержки материнства, и культуры, в которой оно, наконец-то, станет родительством, интегрировавшим в своё общее дело мужчину. Да, пока только мужчина-мышь способен плюхнуть на салфетку спиногрыза, но, как известно, процесс производства нового человека не сводится к выводу мокрой корпускулы на орбиты бытия. Всё это не только биологическая, но и политэкономическая проблема.
В то же время, мы не можем игнорировать половую специфику «женского вопроса». Его сведение к вопросу идентичности (гендера) – это культурничание, которое становится частью проблемы, когда вытесняет из поля зрения факт – суть патриархального контроля над женщиной не в том, чтобы контролировать абстрактные концепты (это вторично), а в том, чтобы контролировать тела. И не просто тела, а тела, способные множить материю и производить новых рабочих, учёных, солдат, потребителей, и людей, способных рожать людей. В этом особая ценность этих тел, а не в том, что кто-то себя кем-то чувствует.
Матки важнее феминитивов. Что, разумеется, не означает, что феминитивы не важны. Но до тех пор, пока женщина является репродуктивным субъектом, способным вынашивать в себе новых людей, до тех пор она и её тело будет полем боя за власть и ресурсы. И никакие генерализации не обернутся прогрессивным универсализмом до тех пор, пока женщина и её специфичные проблематики не будут осознанны и включены в общую демократическую повестку.
Вокруг чего сегодня развернулась главная феминистская битва нашего времени? Нет, не вокруг того, «он» ты, «она», или «они», а вокруг абортов и средств контроля рождаемости.
Чем больше я смотрю на демографические перспективы человечества, тем очевиднее становится то, что в интересах женщин отвоевать как можно больше власти и как можно скорей. Потому что завтра пахнет тем, что патриархальной целесообразностью станет принудительная де-эмансипация и обращение женщин в инкубаторы на руинах глобализации. Встречать этот дивный новый мир хорошо бы с позиции силы. Такую силу даёт образование, организация, и материальные обстоятельства, позволяющие женщинам защитить себя от грядущей тарантеллы ошалевших фаллосов.
2
Что касается самых богатых стран, входящих в Организацию экономического сотрудничества и развития (OECD), то лучшими для работниц являются Швеция, Исландия, Финляндия и Норвегия, а худшими Япония и Южная Корея. США в этом рейтинге занимает 19 место (из 29).
Впервые за десять лет, число женщин в советах директоров американских компаний превысило 30%. Женщинам принадлежат более 41% менеджерских позиций в США. В этом месте либералы поднимают бокалы, и брызги шампанского затмевают другие, куда менее праздничные факты: в высокооплачиваемых индустриях по-прежнему доминируют мужчины, а женская безработица и занятость на самых низкооплачиваемых работах ложится, в первую очередь, на плечи афро- и латиноамериканок.
Американская женщина зарабатывает на 17% меньше, чем мужчина. Решение? Во-первых, профсоюзы. Во-вторых, законы, требующие транспарентности. Когда компания обязана отчитываться перед общественностью, и придавать огласке свои показатели по разнице в зарплатах мужчин и женщин, это ставит на карту её лицо и имидж. Как показывает практика, это приводит к тому, что разница в зарплатах падает на 20% (в Канаде – на все 40%).
В вопросе оплачиваемого декрета США – неандерталец, и единственная страна Первого мира, где оплачиваемого декрета нет от слова совсем.
Если в других странах OECD расходы на детей составляют 15% от зарплаты, то в США – 23%. Для сравнения – в Италии действует государственная программа поддержки семьи. Имеющие к ней доступ граждане тратят на детей 0% своей зарплаты. Тех, кто говорит, что подобные программы – это очень дорого, нужно макать лицом в исследования, которые показывают, что отсутствие социальной поддержки материнства вредит экономике.
Женщины по-прежнему составляют только 29% Палаты Представителей США. Почему процент женщин во власти имеет значение? Потому что если в органах управления твоим государством не достаточно тех, кого проблема разницы зарплат или цены деторождения касается самым непосредственным образом, то соответствующие законы так и будут оставаться второстепенными, и упираться в дефицит голосов в свою поддержку.
Нет, это не просто про идентичность. Это про возможность женщин влиять на своё материальное положение и обретать экономическую независимость в условиях рыночного патриархата.