1.
Около года назад мне довелось обрести дивной плотности опыт. За его скорлупой обнаружился волшебный лес – целая бесконечность информации, которая, подобно спирали, по сей день продолжает разворачиваться во мне всё новыми находками. Речь о поэзии звёзд, которую мы, люди из мяса и камня, разучились видеть.
Попытки вербализировать подобный опыт заведомо обречены, поскольку он не вмещается в тесные коробки слов. Говорить о нём можно лишь условно и приблизительно; сознавая, что ты будешь понят превратно. И, всё же, во мне теплится надежда, что искренний рассказ способен прорваться к живому сердцу.
Однажды, в беседе об эволюционерах, зелёном техно и строительстве автономных модулей, мой друг упомянул психонавтику – выход за пределы «скафандра». Об Альберте Хофманне и его химических открытиях я слышал и ранее. Однако LSD – одно из тех веществ, которые не нужно торопить, перегоняя события собственных судеб. Если чему-то суждено возникнуть в твоей жизни, оно само определит момент. В противном случае опыт рискует обернуться чёрным лабиринтом.
Люси алмазных небес впервые заглянула в мою жизнь тогда, когда я усомнился в революции, и заинтересовался эволюционным развитием.
2.
Полёт предваряет выбор времени, места и спутника, а также – дизайн настроения. Выбор определит характер полёта, если, конечно, мы не затрагиваем здесь вопрос качества самого реактива.
Следуя рекомендациям моего химического проводника, я выбрал такой день лета, когда светит солнце, но тепло ровно настолько, чтобы тело не испарялось, и в тот же миг – не конвульсировало от ветреной охлады.
В качестве спутника я выбрал самого близкого человека, дабы не стыдиться, и не впадать в панику, если, вдруг, мне предстоит очароваться до мокрых штанов.
Определяя место, я отказался от бетонных катакомб, замкнутых пространств и городских ущелий, подавшись в самое волшебное место Киева ― новый ботанический сад. Прелесть этого места – в обширных возможностях уединения среди разного рода растительности, предполагающей приятную визуальную стимуляцию. Каждое растение превращается по-своему.
Учитывая, что средний полёт длится около восьми часов и является достаточно изнурительным, всегда обезвоживающим переживанием, я взял с собой разумное количество воды, и оделся самым простым и комфортным образом.
Дизайн моего настроения стал результатом нарративного программирования – я уверил себя, что путешествие будет всенепременно интересным, и ожидать мне следует исключительно крылатых дельфинов.
Я принял половину. Наташа – четверть. К тому времени, как мы поднялись к ботаническому саду, деревья уже начинали сворачиваться в медальоны, и ложиться на гладь юного вечернего неба.
3.
Сад, представший передо мной, был уже не там садом, что обычно доступен мне в повседневности. Вишнёвые рощи, мохнатые холмы и острова цветов ― всё это, в виду обнажившихся чувств, задышало, и пришло в движение, словно водоросль, сверкающая под сферой распахнувшихся небес.
Пока эти небеса слоились континентами облаков, дети, гуляющие по саду, пронзали вуаль солнечного света: "вот ведь хлебушки плывут по реке". И покатился с холма.
Розарий превратился в брошь, ветви деревьев извились жилами, а цветы, подобно огненным бубонам, засияли из густой травы. Сама земля дышала взаимно саду. Я посмотрел в лицо Наташи, и увидел как её кожа примеряет разные цвета – от серебра и хрома до горячего оранжа. И вот мы уже начинаем захлебываться от переживаний встречи в новом мире.
Будучи увлечённым поклонником трансгрессивного искусства, я привык к потоку вызывающих визий. Меня искренне увлекают мутации и эстетика безобразного. Я неоднократно выкликал химер и радовался встречам с художествами боли и тьмы. Однако здесь и сейчас, посреди мира, с которого будто содрали кожу, я пережил редкое эстетическое потрясение – оказывается, красота есть не только в прокаженных лилипутах. Впервые в жизни мне, вдруг, не стыдно обнаружить её в деревьях и водоемах, цвете неба и запахе травы. Всём том, что я всегда считал слишком традиционным и, значит, не достойным любви. А оно, оказывается, – вне идеологий. Пожалуй, не стоит так легко отдавать его на обожание консерваторам.
Всё вокруг перестало быть культурой. Со всего послетали маски и обёртки. Исчезла надуманная сложность вещей. Нация, государство и деньги обнажились во всей своей тщательно скрываемой абсурдности.
Не удивительно, что власти запрещают LSD, чье сообщение представляет угрозу для систематического подчинения индивида. Я, разумеется, говорю не о уличном восстании экзальтированных джанки, но, в первую очередь, о ментальной революции, которая случается с человеком в результате приема LSD.
Моё сознание больше никогда не будет прежним. Я увидел, что существо, лишённое земных хозяев, возможно; увидел себя, незамутнённого культурной машиной. Мне открылся мир, в котором нет свиномордых владык.
По горизонту бредёт белоснежная лошадь, Земля движется и осыпает меня звёздной пылью. Я вижу как бежит молоко по подземным венам; чувствую, что между мной и зазеркальем – страсть. Мне волнительно, и в то же время – я спокоен. Ничто не уличает меня в сумасшествии.
Религиозное послание у LSD универсально: всё – едино. Нет ни добра, ни зла – вселенная пребывает в гармонии, нет ничего лишнего, каждый ― часть целого. Нам не нужен бог. Мы и есть бог – единство всего сущего.
Взобравшись на вершину холма, я огляделся. Передо мной продолжают твориться растительные метаморфозы. Оглянувшись на город, вижу – распахнулась бетонная пасть, звонко щелкает перед моим лицом. Неужели всё кончено?
Из пасти доносится безумный рёв толпы, и вот уже из глотки бьёт чёрная жижа. Поднимается ветер. Небо темнеет, и по нему ползут раздавленные слизни облаков. Визжит из бездны рыбья голова.
Откуда-то из мглы, вдруг, слышу голос тени: "Рули, парниша!". А ведь и правда – руль-то у меня. Глаза моргнули, и вернулись на розарий. Пасть исчезла. Я снова оказался в саду, среди ветвей и бутонов – в зените лета.
Когда солнце нырнуло в вагину горизонта, ко мне на телефон поступило SMS: «До закрытия выставки Говнова ― один час, ты будешь?». И мы с Наташей рассмеялись, ведь какой ещё здесь может быть Говнов, когда у тебя перед глазами звёзды катятся по небу, а травяные холмы превращаются в загривки драконов?