Постмодернизм является измышлением языка, его философией, заколдованной на бесконечные интерпретации. Лишь сознавая пределы этого родства, саму суть возникающей заколдованности, можно предполагать наличие кризиса. Подобные допущения, однако, всегда опрометчивы. Говоря о постмодернизме, мы говорим о бестелесной динамике, которая обретает ту или иную мимолётную форму только в мгновении субъективного взгляда. Постмодернизм занимается богоборчеством на уровне всякого смысла и его мнимой значимости; обрушивает истины и авторитеты. Сплетая всё со всем, замешивая стили и течения мысли, постмодернизм заявляет, что царь – это лишь трепет и страх, с которым мы произносим это слово. Низвергая пирамидальное бытие с его иерархическими отношениями власти, он производит ситуацию пустоты без протоптанных троп, без «так нужно считать», без святых полаганий и окаменевших концептов – ничто не главное, всё дозволено, а значит – возникает тишина и покой перед бурей.
Когда все шумы испробованы, а жесты совершены, – и молитва, и секс, и насилие случились – остаётся лишь вызов творить. Вот только теперь, когда искусство познало свой всякий рубеж, как никогда этот вызов направлен к таланту с его непринуждённостью и бесстыдством.
Постмодернизм не редко полагают Прометеем проходимцев. В действительности же, он их палач, и утончённый патриот искусства. Он не лелеял монстров, но призвал на свет каждого – бесплодных выродков в том числе. Так была продемонстрирована палитра, обнажён культурный ландшафт, на котором теперь куда легче лавировать между амбициозным ничто к торжеству непривычного. Свершившись, великолепная химера постмодернизма оставляет нам белый лист и возможность всего. Вызов творить, когда всё уже было – разве не чудная эта интрига? Может ли быть кризис там, где такая интрига вообще существует?