В результате войны Украина, несомненно, состоится. Состоится, в первую очередь, как нация. Увы. Да, увы. Потому что если до АТО и войны это всё ещё было вдохновляющее перепутье с возможностью двинуть страну из совка в любую из сторон – например, в сторону европейского мультикультурализма и пост-национального портала между Западом и Востоком, то теперь уже ничего, кроме как классического производства национального государства по канонам 19-го века для Украины впереди не остаётся. Для большинства это, к слову, вполне себе good news, потому что большинству вполне себе комфортно в рамках традиционного национального дискурса. Для меня же это означает, что надежда на стремительный исход из прошлого оказалась наивным капризом. Будущее Украины определил российский агрессор, и это будущее, как и сам этот агрессор, – глубоко консервативно.
На это указывают патриотические сентименты тех моих украинских френдов, которые сегодня приветствуют вышиванки и крики “Слава Украине!”. Вещи, которые должны высаживать всякого современного человека, превратились в символы борьбы с воронкой русского мира. Их реакционное значение затерялось во вспышках русских градов. Нация – это страшно, но теремки – страшнее, и в этой жуткой щели, в этой удушливой безальтернативности, определилось украинское будущее. Будущее, где дети в национальных костюмах на первое сентября не пугают, но обнадёживают. Будущее, где нации, всё-таки, быть. Будущее, снова и снова рождаемое всё той же ужасной империей, которой оно так яростно сопротивлялось.
Когда осядет дым и русский спрут, как это было со всеми спрутами до него, будет низвергнут, – на месте туманной и интригующей Украины останется израненная, куда менее улыбчивая, и куда более понятная страна с титульным народом, культом мёртвых героев, милитаристским эпосом и спорами о том, кто больше сделал, чтобы вот это новое национальное тело получилось.
Ввергаясь в национально-освободительную эйфорию, легко позабыть, что любая нация – это дитя империи, а всякая империя – чудовище.