Based in Sydney, Australia, Foundry is a blog by Rebecca Thao. Her posts explore modern architecture through photos and quotes by influential architects, engineers, and artists.

Эффект рая

Одним из неизбежных последствий посещения рая является утрата способности жить в аду. Когда ты просто варишься в котле, и никогда его как следует не покидал, то и котёл этот, в общем-то, не так уж ужасен. Да, ты кипишь, но это – привычно. Другое тебе не известно. Однако стоит оказаться за пределами котла, и зыбкая иллюзия комфорта исчезает. Люди, дома и улицы, которые ещё вчера казались тебе выносимыми, теперь превратились в удушье. Рты квакают околесицей, глаза – пусты, как выпитые склянки. Ты, вдруг, понимаешь, что твоя колыбель – Афганистан, и радость щипать за вымя козла – далеко не вершина счастья. Мир интереснее, насыщенней, богаче. Осознание этого производит в тебе ощущение похищенной жизни. Отсюда – гнев, ведь смерть уже в пути. Меж тем, и рай пока не для тебя. Все эти гладко выбритые ангелы кажутся тебе слишком пресными – их никто никогда не насиловал, и потому с ними невозможно обсуждать шрамы, которыми покрыто твоё мохнатое тело. Дверные проемы – и те под иные тела: не пройти. Остаётся протискиваться, слушая скрежет собственной шерсти, и надеясь, что твои рыки кто-то однажды услышит и поймёт.

В этом надломе многие дают трещину. Глядя в чужие зеркала, и не видя в них своего отражения, бегут обратно через чащи в ад: соскучились, воображают котлы тёплой утробой. Покой из этих беглецов найдут лишь те, кто лишится рассудка, и будет пускать пузыри на Луну. Всех прочих ожидает эффект рая – невозможность переносить то, что когда-то было домом. "Я могу смириться с разными политическими реальностями, – говорит Дракон. – Но я не могу жить там, где мне никто не способен сказать ничего нового".

Отогревшись в лучах свободного солнца, звери возвращаются в клетки, и только позже сознают, что "здесь тебе не Европа". Повседневность ада обнажается множеством ранее не замечаемых мелочей, каждая из которых по-своему жестока – от проклятых кассиров до необходимости обосновывать право на разную любовь. Всё, что было родным – теперь знак страдания и недоразвитости. "Зато не так одиноко" – говорит Санёк, у которого после возвращения развился глазной тик.

Всё это вселяет в меня оптимизм. Мне искренне симпатично то обстоятельство, что отрезанное не пришивается. Возвращающиеся уже никогда не будут прежними. В их сердцах уже колотятся другие берега.

Путешествие обнаруживает тебя безродным, как воздух. Национальная заперть, патриотизм и прочие личины убожества более невозможны. Будь то рай или ад – ты просто теряешь способность оседать вообще где-либо. Так и движешься между мирами. Всё в тебе зудит, и бросается на чемоданы; стремится надышаться, ещё и ещё, по-разному, в разных местах. Было бы время. Была бы возможность. Лодки, самолёты и поезда превращаются в твоих родственников. Ты влюбляешься в моторы, колеса и крылья, – во всё, что способно перемещать тебя в пространстве. Везде можешь бывать, а быть – уже нигде. Спешишь, волнуешься, бросаешь смерти SMS: "Отложим, дурочка. Ещё хотя бы этот лес. И вон то озеро. И...". Крякнул в гроб с цветком в руках: теперь плывешь по вечной реке, слушаешь пение птиц, и надеешься, что не забыл положить в штаны компас. А стоит смерти отвернуться, – протискиваешь из-под крышки новый парус.

Искра

Каменное сердце