1
Мем «бабушка с красным флагом» указывает на целевую аудиторию пропаганды, которая обращается в своём декоре к советскому дискурсу.
Интересно, однако, не то, что её адресатом является старшее поколение, и люди, не имеющие ничего, кроме декоммунизируемых воспоминаний, а то, что всё это вообще не про идеологию, и не о прошлом.
И эта бабулька, и тот, кто использует советские символы для разжигания пост-советского ресентимента, и те, кому это даёт повод в очередной раз попинать труп мира, которого больше нет, занимаются политикой идентичности.
Оценивать этот мем нужно в контексте вепонизации социальных групп, – через запятую после квиров, ромов, афроукраинцев…
Red Lives Matter – вот что сообщает сей образ, хотя тем, кто его тиражирует, плевать на эти самые «red lives». Памятники им оккупанты устанавливают в разбомбленных русскоязычных городах.
2
Что значит «совок» сегодня?
«Совок» – это уничижительный маркер, который используется применительно к советскому периоду и государству, а также в отношении людей, которые им соответствуют, или по ним ностальгируют.
Поскольку этот ярлык имеет негативный подтекст, те, кто его использует, редко задаются вопросом о чувствах того, кого они им маркируют. Ни эти чувства, ни причины для ностальгии, ярлыкующих не заботят. Ведь речь о плохом и плохих.
Более того, данный ярлык используется не для того, чтобы обозначить ближнего, а для того, чтобы обозначить себя: называя кого-то совком, я посылаю обществу сигнал, который выражает моё отношение к совку, и то, что я совком не являюсь. Это открывает для меня возможность социализации в соответствующей среде.
В современном мире, где нет «совка», но есть «совки», говорить об этом понятии следует как об уничижительном указателе на идентичность, которая возникла в постсоветском идеологическом вакууме. Она ничем по существу не отличается от любых прочих идентичностей: расовых, гендерных, национальных... У каждой идентичности имеется свой стиль, словарь, символы и сакралы.
Сама по себе идентичность идеологией не является (хотя та или иная идеология может входить в состав идентичности), представляя собой набор маркеров, из которых состоит статус человека, его ощущение себя как чего-то очерченного, сообщаемого. Проще говоря, идентичность – это инструмент социализации.
3
Идеология людей, которых сегодня называют совками, распалась в них ещё до того, как распался совок. На его закате по-настоящему идейные товарищи были каплей в океане мечтавших о джинсах. Многие из сегодняшних совков – это как раз джинсовые позднесоветские люди. За 30 лет, прошедшие с 1991-го года, они успели разочароваться в обещанном рыночном счастье, и полюбить ту Родину, где они были молодыми, красивыми, и мечтали о заветных джинсах.
Современный «совок» – не про «власть советов», а про то, кто я, откуда, и каково моё здесь и сейчас. Всё это сообщает идентичность из области «мама роди меня обратно». И именно поэтому «совка» волнует не классовая борьба, а сохранение и воспроизводство атрибутов своей идентичности – символов, кодов, ритуалов, и обрядовых элементов советской Ваканды: памятников, топонимов, дискурсных дат. Это не плохо, и не хорошо. Это то, как работает идентичность.
Кроме того, это – символические элементы инклюзии; ответка на общий для постсоветского пространства кризис политической репрезентации; борьба с исключением себя и своего из общественного текста; отказ исчезнуть.
4
На месте совков мог быть кто угодно прочий. И вёл бы он себя также обиженно. Или никому не знакомо желание надеть вышиванку в ответ на её вытеснение из публичной сферы? Вот и для постсоветского «совка», вечный огонь, георгиевская лента, серп и молот – это его радужный флаг. Его кулак BLM. Знак идентичности.
Как и все прочие расфасованные по идентичностям социальные группы, совок становится жертвой власть имущих, которые используют те или иные символы в своих интересах – для социального контроля в рамках рыночной экономики: например, называя военный корабль в честь Харви Милка, или вешая советский флаг на путинский танк, пообещав перед этим «настоящую декоммунизацию».
Задумываемся ли мы о том, каково это заканчивать жизнь в обществе, которое демонстративно избавляется от всех следов тебя и твоего? И где нищая бабка с гвоздикой под советским монументом должна поесть говна перед смертью – в рамках процесса «восстановления исторической справедливости»… За ГУЛАГ! А то, вдруг, не дай бог, не доест, прожив свою сладкую жизнь сначала за железным занавесом, а теперь и с обоссанным лицом в качестве надгробия…
5
В призме идентичности, красные путинисты перестают быть противоречиями на карте левого движения. Потому что в действительности имеют к нему примерно то же отношение, что толкиенист к рыцарству.
Это – косплей. Риторика. Стиль. Идеологии за этим не стоит. Стоит «Я», ряженое в региональные, культурные и прочие особенности.
Поэтому они и готовы следовать за Z, который расчётливо предоставляет им изъятую территорию социализации их идентичности в метавселенной, где они узнают в окружающих формах далёкие контуры той ещё Родины.
То, что это – никакая не Родина, а украшенный советскими гирляндами лагерь для уйгуров посреди капитализма – их не беспокоит. Лучше ведь что-то, чем ничего. А тут хоть можно красным флажком помахать на «маёвке», и, выдохнув, актуализировавшись, вернуться в стойло повседневности – под кремлегархов.
6
Да, у маргинализируемых групп может возникать политика. Что и происходит. Но содержанием её является не построение коммунизма, а борьба за свои нишевые права. Просто каждая группа артикулирует их по-своему.
Для ЛГБТК+ это возможность, заключать браки, как все прочие люди, и жить не в страхе и стыде за свою ориентацию. Для «совков» это – иметь место, куда можно 9 мая отнести цветы, и не сталкиваться с вытиранием ног о родного дедушку, который твой, – твоя совковая, чёрт побери, семья.
В процессе формирования гражданского общества идентичности сталкиваются и смешиваются; могут включать в себя дополнительные, религиозные, этнические и другие элементы, которых не было в исходном коде.
Эстетически – это может быть кринж. Но за этим кринжем стоят реальные люди, и их не менее реальные чувства; лишённые свэга, и не такие привлекательные, как в ряде либеральных жанров, но это не делает их меньшими людьми.
Вывод, который отсюда следует – не в том, что они должны сгинуть, потому что не «кул», а в том, что люди разные, и всех их нужно учесть, поделиться воздухом.
7
Тот, кто считает, что, борьба с совками – это борьба с совком – сам совкович. Желание доказывать ближнему, что его идентичность – говно, которое нужно смыть в унитаз, возникает не от большого ума. Жизнь так не работает.
Решить конфликт можно, либо уничтожив всех носителей «неправильных» идентичностей, либо изгнав их, либо принудив к ассимиляции, либо создав максимально инклюзивную среду, где могут сосуществовать разные люди. Выбор сценария зависит от материальных условий и уровня культуры.
По-человечески, важно понять всех этих обнищавших стариков, которые не хотят ни отрекаться от своих корней, ни умирать в пустоте своего перечёркнутого мира, охаянного и куда более сложного, чем принято считать. Однако это – несколько иная, социальная проблема, нежели проблема мировоззренческих систем.
8
Как и советская бабулька, капитализм ничего не выбрасывает. И хранит всё сущее на балконе. Пригодится. Задача не в том, чтобы выкинуть те или иные символы, а в том, чтобы их всех стерилизовать и монетизировать.
Так Че Гевара превращается в футболку на базаре. Так бабка с красным флагом становится мемом ресентимента и имперской экспансии. Так бруклинский хипстер вешает портрет Ленина на скрин айфона…
И если люди левых убеждений хотят обыграть эту рыночную логику, самое время перестать держаться за кооптированные формы, знаки, идентичность. Чтобы не топтаться в ситуации «это никакая не свастика, а символ солнца»; не обращать любой разговор о настоящем в исторический кружок, парады рефов и цитат.
Важно всё переваривать, усвоить, и идти вперёд, обновляться, развивать смыслы. И превращать их в действия по демократизации общества, а не омовению слезой носа, отпавшего у маршала Жукова при сносе его бюста жертвами войны…