1
Прогресс влияет на демографию: с одной стороны, смертность сокращается, продолжительность жизни увеличивается, и население растёт; с другой – происходит урбанизация, и падение рождаемости. То, что было бесплатной рабочей силой на селе (дети), становится затратной обузой в городе, и частная экономическая целесообразность деторождения падает. Иными словами, индустриализация даёт рост популяции, но меняет демографическую структуру общества: стариков становится больше (так как люди живут дольше), а молодых меньше (потому что горожане заводят меньше детей).
Меняется структура семьи: женщина, которая ранее выполняла функцию домашнего повара-инкубатора, переезжает в город, получает образование, и возможность влиться в рабочую силу, необходимую для индустриализации. Новые условия позволяют ей самостоятельно зарабатывать себе на жизнь, и предохраняться, а работа не оставляет времени на репродукцию; возникает движение за права женщин, происходит их эмансипация, которая обслуживает рынок и создаёт для его участниц новые идентичности. «Свободная женщина» возникает тогда, когда появляется потребность удвоить размер рабочего класса. Феминизм помогает работе завода.
В 1700-м году средняя британская женщина рожала 4,6 ребёнка. Как немка в 1800-м. Как итальянка в 1900-м, кореянка в 1960-х, или китаянка в 1970-х. Сегодня во всех этих странах рождаемость упала до 1.8 ребёнка на женщину, тогда как для воспроизводства общества нужно 2.1.
Поначалу, уменьшение количества детей позволяет экономить и накапливать капитал. Поэтому те общества, которые индустриализировались раньше, скопили больше ресурсов для инвестиций в прогресс, и остаются более динамичными, несмотря на то, что молодых и продуктивных в них становится всё меньше. Однако, эта динамика является временным эффектом. Пиковое потребление происходит в возрастом сегменте от 15 до 45 лет. Этот сегмент является движущим для рыночной экономики. Его сокращение приводит к тому, что динамика замедляется, продуктивность падает, и возникает дефицит молодых людей, способных производить и потреблять.
Население растёт, а детей становится меньше. Меньше детей сегодня – это меньше молодых рабочих завтра, и меньше опытных рабочих послезавтра. Нехватка людей, способных рожать людей – путёвка в демографический коллапс. Те, кто первыми индустриализировался, первыми с ним и столкнутся. Речь не просто о дефиците рабочих рук. Речь о дефиците потребителей и потребительской способности при растущем числе голодных ртов на фоне распада экономической системы. Мы – динозавры 21-го века.
2020-е – переломный момент для Китая, России, Японии, Германии, Италии, Южной Кореи, Украины, Канады, Малайзии, Тайваня, Румынии, Голландии, Бельгии и Австрии. Их население массово выйдет на пенсию, и обнаружит, что у него нет людей, способных обеспечить репродукцию. В 2030-х это ждёт Бразилию, Испанию, Таиланд, Польшу, Австралию, Кубу, Грецию, Португалию, Швейцарию. Чтобы не сгинуть в 2050-х, Бангладеш, Индия, Вьетнам, Индонезия, Мексика, Иран, Турция, Марокко, Узбекистан, Саудовская Аравия, Чили и Чехия должны сегодня убедить своих 20-30-летних заводить детей.
Всё хорошо с фертильностью в Африке и Латинской Америке, потому, что эти страны получили доступ к благам индустриализации без индустриализации самих себя – т.е., за счёт глобализации, которая позволяла им импортировать еду и технологии. Теперь, когда гарант глобализации в лице США не имеет ни нужды, ни возможностей оставаться таковым, эти регионы стоят перед новой эпохой войн, болезней и голода. Да, у них есть океан молодых людей. Вопрос в том, сколько из них доживёт до завтра.
Либо мы найдём способ сбалансировать отношения между прогрессом и био-воспроизводством, и создать новую систему, основанную на иных принципах глобальной кооперации и распределения благ, либо нас ждёт лавина имперских фашизмов, половые войны, возвращение в доиндустриальные времена, или исчезновение по итогам ядерной перепалки и глобального потепления.
2
Ряд оптимистов не считают стареющее население своих стран проблемой, мол, «автоматизация всё порешает». Это говорит о том, что они не понимают ни стоимости такого решения, ни условий, которые необходимы, чтобы эту стоимость обеспечить, ни того, как работает капитализм.
Современный мир со всеми его технологиями стал возможен благодаря: труду как фундаменту прогресса; индустриализации; глобализации, позволившей всем торговать со всеми, получать доступ на любые рынки, и реализовывать ранее невозможные производственные цепи.
Идея производить абсолютно всё самим в рамках национальной экономики звучит хорошо до тех пор, пока ты не поймешь, что у тебя нет всех необходимых для всего ресурсов, и не попробуешь произвести что-нибудь сложное, узнав по ходу, что какие-нибудь беспроводные наушники – это 1200 шагов в цепи снабжения. И что производить их массово и дешево при нынешней экономической модели, можно только благодаря специализации рынков, глобальному неравенству и глобализации. Той, которая заканчивается, и за которой следует мультиполярный мир.
Плохо это или хорошо – вопрос философский. Но это то, что происходит, и из чего следует, что завтра, когда мы будем жить в региональных, национализируемых, и деиндустриализированных мирах, всего будет меньше, и всё будет стоить дороже.
Производство одного айфона стоит $570, а сколько стоит индустриальный робот? Десятки и сотни тысяч. Где ты возьмешь алюминий, сталь, пластик, оргстекло, углеродное волокно, синтетическую резину и прочие материалы, необходимые для производства робота, который порешает проблему, в рамках которой стариков становится всё больше, а молодых и продуктивных всё меньше?
Или взять сталь. Второе в мире производство стали сконцентрировано в кластере Россия, Украина, Беларусь. Если ты в клинче с этим регионом, то роботов придётся собирать из чего-то другого. Например, алюминия. Да только львиная доля производства этого, куда менее прочного материала, происходит в том же регионе (по алюминию он №3). Не нравится диктатура? Довольствуйся деревянными терминаторами...
Чтобы производить сталь, тебе нужны энергоносители, питающие завод, а у кого они есть, и кто их контролирует?
Так и работает политика, в которой Германия не может просто взять и сказать: «Вы, Путин, мерзавец, убивать людей плохо, прощайте». Потому что решают не идеи, не культура, не этика, не мораль. Решает материя. Материя лежит в корне всех слов, движений, возможностей. Бытие определяет сознание. Одно цепляет другое, и от аргумента про то, как мы все сейчас быстро пересядем на роботов и полетим в светлое будущее не остаётся ничего, кроме нанюханного атланта.
Куда более вероятным является сценарий, в котором роботы будут очередной привилегией сытых классов в странах Первого мира. А на Глобальном Юге их функция будет в том, чтобы корректировать «лишнюю популяцию», и держать в узде голодных рабов, которые являются более доступным и дешёвым решением, чем робот. Цепь и ошейник не требуют тайваньских микрочипов.
Впрочем, даже если ты уничтожишь все «лишние рты», поработишь букет народов, и заменишь рабочих, которые хотят есть и требуют зарплаты, роботами… кто будет покупать твои айфоны, которые эти роботы произведут? R2D2? Откуда людям брать деньги на такую покупку? Без рабочего нет потребителя. Без потребления нет профита. Без профита нет накопления.
Эпоха потребительской обжираловки подходит к концу. Она и в климатическом отношении более не рентабельна. Как бы кто из нас к этому не относился, скорой роботизацией это будущее не пахнет, и готовится нужно скорее к оптимизации своего уровня жизни и запросов, чем к пришествию железных прометеев.