Пытаюсь убедить себя в том, что всё, что сегодня всплывает со дна человеческих ртов – это временное следствие стресса, трагедий и депривации сна под ракетой. Однако где-то на подкорке ползает догадка, что эта война, чем бы и когда она не кончилась, станет определяющим событием для многих поколений нас, которые обречены теперь вращаться на её орбите.
И вот я слушаю все эти объяснимые звуки, и понимаю, почему сейчас не может быть других, но всё равно не нахожу места для человека в безальтернативном патриотическом тексте с его целесообразностью тотального разрыва всех со всеми; на круглосуточном партсобрании, где отменяются целые культуры, языки, исторические периоды и всё то прочее, что составляет сложных нас.
Надеюсь, это просто звуки терапии, в рамках которой мы брызжем в сеть то, что болит. Наверное, не стоит судить по этим звукам реальность. Потому что жить в реальности маршей не хочется. Как и не хочется проваливаться в ненавидящую синхронность, где все националистичны, коммунистичны, либеральны или каким-то ещё прочим образом подытожены одним на всех знаменателем.
Нет, это не претензия, а констатация переживания, навеянного потоком горя и реакций на горе – призывов запрещать, отрезать, уменьшаться, делаться кубиком, в котором нет места для полифоний, есть монолитное единомыслие. Или, может, лишь перформанс такового? Но вот уже далеко не самые глупые люди дают согласие на порядок, в котором я вообще не понимаю кому из нас хочется жить.
Как соотнести с этим общественным порывом в тотальность мечту о разнообразии, стремление в глобальную радугу, а не маленький мир национал-пионерии? То, что она неизбежна сейчас, – в момент, когда народ обороняется от вторжения смерти, – понятно. Не понятно, как с какой стати пионерия кончится после победы, и что делать людям, которые не помещаются в эти коробочки два на два? Лечь в те, которые идут под землю?
Не помешало бы задать себе вопрос: в какой стране хочется жить после победы? Ясно, что не в «совковой», «ватной», и вот это всё, что сейчас прячут в шкаф и зарывают под ковёр, как если от себя можно убежать на чистый лист.
И, всё таки, – в какой стране хочется жить? В стране Зеленского и Арестовича? Или Катарсиса и Фарион? В стране гетмана Залужного или интеллигентов типа Макарова? Может, в стране «гражданского общества» на внешнем содержании?
Каким бы ни был твой ответ, образ будущего должен быть. Не завтра, а здесь и сейчас. Иначе ты – полено в реке истории, которое несёт к водопаду. Хотя, надеюсь, что в открытый океан…
Я мечтаю увидеть крах империи. В России. В США. Везде. Мне ничего не дорого в порядке настоящего. Единственное, что меня вдохновляет – это перспектива его неизбежного низвержения. Однако всё это из области большого текста. А правда маленького такова, что, читая шуточки, выложенные кадаврами оккупантов, вслушиваясь в обещания и призывы своих соотечественников, и сознавая реальные перспективы для миллионов нас, я теряю горизонт, и уношусь в мысли о карпатских чащах, совах, оленях, и мшистой хатке, где можно было бы положить руку на плечо курочки, и сказать ей: «ну что, заварим ягодного чаю, цип-цип-цип?».