Выдержки из обзоров украинского арт-процесса эпохи золотого жира, написанные Анатолием Ульяновым для сайта PROZA (2005 – 2009) / proza.com.ua
***
Мозги художника – субстанция хрупкая и недолговечная. Она может быть свежей, вкусно пахнущей, торжественно сверкающей на солнце или переливающейся, подобно хамелеону. Она может придумывать нечто новое, переосмысливать старое, двигаться во множестве направлений, менять цвет и слизистость. Она может быть и попросту дохлой, переполненной трупиками моли и сырыми трехдневными носками. Но сколь бы талантливой иль бездарной эта субстанция не была, она всё равно подвержена тлетворному влиянию времени: на определённом этапе жизни мозги художника превращаются в консервы – серые банки с закупоренной в них рыбой в томате. Когда это происходит, художник прекращает развиваться и поселяется в индивидуальном замкнутом мире, где время остановилось, концепции остановились, информационные потоки остановились. Этот мир до отвращения стабилен. Чужакам в этом мире скучно. А художник этот мир любит. Худшее случается тогда, когда этот творец из банки, вместо того, чтобы тихо сдохнуть, вдруг решает выйти в мир и поделиться своими откровениями с публикой.
(Из текста “Проект “Телевиденье”)
***
РЕП делают молодые амбициозные нахалы. На украинской культурной карте нечто, претендующее на мировые софиты, а не на украшенный гирляндами подвал, заслуживает внимания. Амбициозность и наглость – одни из тех качеств, которых не хватало украинскому искусству, и которые стоит поддерживать, так как в них – надежда на возможность не умереть от туберкулеза под лестницей забытья. [...] В самое ближайшее время стоит ожидать выхода из подполья ещё нескольких подобных групп. Если в Украине начнется «гонка вооружений» в искусстве (об этом стоит молиться!), то наше современное украинское искусство обречено на динамику и развитие, на скачок вперед. И это хорошо.
(Из текста “РЕП you!”)
***
…персонажи художника [Ралко] не похожи на отчуждённых от социума буржуа, блуждающих в своих сытых фантазиях. Напротив – их лица говорят о том, что мир за пределами салона пылает, и пламя уже проникло в частные кельи художников. […] Отчуждение более невозможно – спасение лежит в вовлечении.
(Из текста “Вино из мяса”)
***
Глядя на страстный и вдохновенный танец президента Украины Виктора Ющенко и лидера блока БЮТ Юлии Тимошенко, невольно уличаешь старика Ройтбурда в сырокопчёной конъюнктурности. Только последняя попсовая гадина может баловаться подобными сюжетами в преддверии парламентских выборов…
(Из текста “Проект Танго”)
***
Художник [Волязловский] не только освежает лубок, но и дергает за бороды церковных мышек и зайчиков. Городские богатыри в стиле панк нарочито совокупляют религию и сексуальность, сосут члены, облизывают распятия, содомируют друг дружку и играют пенисами в бадминтон, периодически выпуская из сочных влагалищ святые образы. Глядя на эти благостные святотатства понимаешь, что, возможно, вот они - новые иконы для городских жителей, которые призваны украсить священные храмы богов шансона, политики и сексуальных забав «загадочной славянской души». Девочек без ножек, опоясанных бинтами, ласкают толсторукие педофилы, а Иваны Дураки вручают американским героям боевиков Оскары. Волосатые гениталии шуршат в ритуальной процессии строительства народа, его духа, его веры. И все это извращение слегка соленое, ибо Стас Волязловский атеист, а посему и нет в его жесте перелома, надрыва, критики, рожденной болью. Но есть щука в голове базарной бабы, и водка с солеными огурцами на пузе пахаря мужика. Из древних ваз высятся сверкающие мечи, и не менее прочные и стальные эрекции. Вот где Украина должна черпать национальную идею. А царь как всегда восхитится: «Ляпота!».
(Из текста “Шансон-арт”)
***
...отечественный поп-арт наконец-то осознал, что интересным он становится не тогда, когда выражает давно выраженные Западом универсальные истины, но когда осмысляет родной и доселе неотрефлексированный культурный материал.
(Из текста “Made in UKR”)
***
Малевич был женщиной. Он любил надевать платье в синюю клетку и готовить пироги с кремом. Усевшись на диван, Малевич говорил «Хо-хо», и с юношеской страстью погружал пальцы в свою выпечку, чтобы потом облизать их, лакомясь кудрями крема. […] Под платьем, во мраке коленок, бедер, таза и лобка, у Малевича была распухшая от вдохновения, пирогов и крема матка. Никаких срамных губ, влагалища, волосяного покрова и покрасневших при неловкой депиляции пор. Исторический момент случился тогда, когда из глубин этой бурой матки раздался оглушающий хруст. У Малевича отошли воды, и он завопил: «Рожаю!». Так появился «Черный Квадрат» - хулиганье, перевернувшее сознание мирового искусства. […] Будучи мечтательной и сумасбродной женщиной, Малевич, сам того не ведая, создал единицу измерения будущего – пиксель.
(Из текста “Пиксели”)
***
Сам образ обнажённого тела с пакетом на голове пленит своим великолепием и совращает сознание на правильные фантазии. Пакету на голове чужда инфантильность, нежность и ласка. Пакет на голове мужественный, мускулистый и грозный. «Настоящий мачо», – предположит мальчик. «Да-да», – кивнёт девочка. Пакет на голове фактурный, жилистый и красивый. Он сверкает, уносит нас в пространства, где орудует не абстрактный Иегова, а вполне реальный Маркиз Де Сад. И всё, казалось бы, хорошо. Представляя эти образы, хочется натереть тело маслом и пуститься в сумасбродный пляс, будто бы и не человек ты, а дурачок прекрасный. Пляска хороша, господа. Она бодрит и рождает желание гладить себя вдохновенно, задыхаясь от радости и слюны.
(Из текста “Пластмассовые цветы”)
***
Художник [Илья Чичкан] состарился и скоро превратится в антиквариат. Но прежде этот дурилка отправится в дом престарелых, где его ждут молочные клизмы, барбитураты и старушки, уютно чавкающие беззубыми ртами. Что им может предложить светский лев, впавший в старческий маразм? Он будет есть овсянку, бегать нагишом, пускать слюнявые пузыри и, конечно, рисовать глупенькие картины. Больше никаких обезьянок и кривляний нагишом. Бабушкам нельзя волноваться. Бабушки не мастурбируют, но думают о семье, Боге и вечном. Бабушки хотят нежности, ласки и милости. Бабушек нужно трогать с особой осторожностью. Искусство здесь не исключение. Престарелое искусство – это инфантильная белиберда – странная и дурацкая, успокаивающая, пахнущая валерьянкой и белыми тапочками. Главврач даст Илье Чичкану хрустящих таблеток, и он нарисует всем котиков. Старушки любят котиков. Почтенные старцы, – все эти ветхие рокеры с разложившейся печенью и синими яйцами, – также получат своё отрадное. Сидя в скрипучих инвалидных колясках, они будут улыбаться, хохотать, тереть промежности и созерцать портреты чумазых солистов из группы «KISS». В конце концов, солисты «KISS» тоже котики – чувственные и немного от лукавого. Что касается порно-ветеранов и любителей зоологического эроса, то и для них у Ильи Чичкана есть вкусная сосательная конфетка - обнажённые подростки с вкусными попками и кошачьими головами, которые эротично мяукают и шепчут в морщинистые ушки: «Мы киски. Лизни наши киски». […] Скука старости уничтожена. Старики и старушки улыбаются беззубыми ртами, сбрасывают с себя халаты и вопят: «Мы готовы затвердеть средь такой красоты». Бабушка говорит «Мяу!» и виляет хвостиком, а дедушка обнажается и красит свое лицо черно-белым гримом. Завтра их снова ждут таблетки и клизмы, но сегодня будет радостная оргия. Нет больше старости. Нет стариков. Есть только пушистые киски.
(Из текста “Kisski”)
***
Гримасничая в образе идиота, Чичкан насмехается над институтом искусства и той высокодуховной слизью, которая это искусство сопутствует... [...]. Сам факт существования в Украине попсового буржуазного художника вне традиции, художника ставшего модой, художника успешного и внепартийного да ещё и с имиджем глупого денди – симптом выздоровления украинских художественных сфер от консервативной возвышенности, претензий на вечность, претензий на избранность, претензий на Культуру и Искусство…
(Из текста “Pornopop”)
***
Вся смегма украинской политики сегодня здесь. В качестве декораций – 4-метровые модели, пожилые женщины с силиконовой грудью, девочки, ряженые в национальные наряды, и официальная интеллигенция. Живых людей практически нет, сплошные человеческие конструкции. Прошел слух о том, что на открытие выставки приедет президент Украины Виктор Ющенко и президент Грузии Михаил Саакашвилли, поэтому сюда приползли также полчища холопов и лобызателей – пухлощёкие человечки в оранжевых шарфиках. Не тратя время на картины, все поспешили на фуршет. Вокруг писателя Драча собрался хоровод пузатых старцев, пожирающих с довольным чавканьем хачапури. «Ммммм…хачапурі – це смачно! Спробуйте, шановний колєга», - говорят пузатые старцы писателю Драчу. Журналисты накачивают умы коньяком и вином. Провинциальные матрешки в парадных платьях выстраивают горы балыка, ветчины, фруктов и грузинских сладостей на крошечных белоснежных тарелках. Официанты едва успевают уносить грязную посуду – гости пришли голодные, а тут ещё и на халяву же – «нада кушать, мама!». Облака тянущихся рук нависли над столами, слюна с когтей капает, суставы от голода хрустят. […] Запах пота и дорогих парфюмов, сверканье ручек «Parker», запонок «Suvorov» и галстуков «Mario Machado» слепит и восхищает привластный пролетариат. Конечно, есть люди, истекающие кипятком от всего этого буржуазного пафоса, но… имеет ли всё это шоу отношение к искусству? Взглянув на весь этот парад уродов, которые пришли сюда далеко не за эстетическими чувствами, в который раз убеждаешься в истине: политическая элита и заглядывающая ей в рот интеллигенция – это паразиты на теле общества…
(Из текста “Тёплый Пиросмани”)
***
Бизнесмены с козочками, торговцы мордами, выпившие рекламщики, брачующиеся фифочки под коксом, модная молодежь, голодные журналисты, стареющие мэтры и прочие существа пришли повыпендриваться… […] Потирая влажную ширинку, зритель заглядывал в дверной глазок, пил шампанское и пощипывал за розовые отверстия своих спутников и спутниц.
(Из текста “Pornopop”)
***
Глядя на тазик с огурцами, слюнявых собачек, пылающих супер-героев, игрушечных роботов, молоточки и лампочки, а также железные девайсы вместо человеческих голов, хочется гоготать и передвигаться по миру как курочка. […] Действие происходит внутри некоей вселенской погремушки. Деточка-бог трясет её, а зритель улыбается, ворочает высунутым языком, смешинку словил, радуется. […] Большинство стареющих посетителей модных галерей, конечно, будут кивать, глаза щурить, похвалою распускаться. И лишь единицы завопят: «Воздуху!».
(Из текста “Битва цивилизаций”)
***
Любая художественная зверушка отечественного пошива норовит создать вокруг своего творчества облако интеллектуального пафоса.
(Из текста “Пластмассовые цветы”)
***
Украинскому художнику не хватает одного ценного дара – умения отключать мозг. Порой, когда художественный объект создан, нужно пустить его в свободное плавание и сдержать болтовню, сложные слова и высокие концепции. В противном случае, даже мощный объект искусства рискует покрыться плесенью пошлости и скорчить гримасу, когда глазки блестят от ума, а губки черносливом скукожились. […] Остаётся лишь одно – отрезать себе уши и не слушать банальные заумствования художников. Лучше созерцать их искусство без комментариев – в тишине. Это, признаем, полезнее для искусства. Это, признаем, полезнее для стула.
(Из текста “Фабрика звёзд”)
***
Художники-кастраты, мама, это социальное и художественное извращение. Что остаётся? Остаётся молиться, что однажды в Киеве послышится рокот сапог, разгоняющих пыль по мостовым. Кто это? Это идёт Утиный Рейх против паразитов, которые сидят в суши-баре, какают пошлостью, писают пошлостью, спят с пошлостью, а потом, оголив свои фригидные задницы, пишут гнойным пером на страницы журнала «Натали»: «Я – художник». Как, дорогая мама, отмыть глаза от всего этого? Каким дезодорантом изгнать этот запах?
(Из текста “Мерзость и Мерзоев”)
***
Молодой украинский интеллектуал продолжает комплексовать в связи со своим возрастом, и силится выпячивать свой ум наиболее вычурным и сложным образом, в то время как молодость позволяет дурачиться вне пафосных концептов.
(Из текста “Various Artists”)
***
Мир молодого искусства – это пир, который не ебёт чума, чей приход пророчат нам адепты Павла Глобы. Молодое искусство не желает серьёзности. Оно желает улыбаться даже тогда, когда общество одолевает хуевость эпохи. Говорить с молодыми о боли, пронизывающей художника, о его беспокойстве, о житии в переменчивом времени, о кризисе метафизики… – всё это, господа, анальный ветер трупного происхождения; полное разложение мозга с последующим переходом в состояние синей каши. Говорить о современном искусстве с выпяченной слюнявой губой – это приступ нафталина и моли, затаившейся в подмышках у седого калеки.
(Из текста “Бриллианты”)
***
Силиконовые погремушки из группы «Виа-Гра» учат украинский пролетариат, что «лучшие друзья девушек – это бриллианты». […] За всем этим театром стоит капиталистический болванчик в золотом чепчике, теребит фаллос в шелковых трусиках и пропагандирует состояние религиозной дрожи – человека, которому полагается падать в сладкий обморок при виде лимузинов, икры, драгоценностей и хрустящих купюр. Художница Жанна Кадырова совершила плевок в подобное положение дел и расхохоталась в лицо капиталистическому болванчику. Если художник не может заработать деньги, он должен их нарисовать – Жанна Кадырова слепила бриллианты из кафельной плитки.
(Из текста “Бриллианты”)
***
Бабка, ритмично разгребающая навоз на поле, местечковый кузнец, коллекционер цветных металлов, оформитель кабаков – разве эти люди не достойны называться художниками? Напротив, именно артефакты таких самородков интересны.
(Из текста “Шаргород”)
***
Бабушки стесняются. «Не говори нічого, Ліда. Це ж до нас великі люди приїхали!». Лида, всё же, решается на комментарий: «Мені дуже сподобалася картина, де гарна смерть з косою», – говорит она. «Вас не пугает, что смерть на этой картине не страшная, как обычно, а красивая?», – спрашиваю. «Ні, не лякає. Це гарна картина. І смерть гарна», – говорит. Мне от этих слов хочется обнять её морщинки.
(Из текста “Шаргород”)
***
Никита Кадан – это ошибочный родовой спазм, захлебывающийся в собственном пафосе. Он так боится показаться бесплодным, что использует, в качестве защиты, академическое образование, дабы разговаривать голосом не человека, но научной диссертации. Экзистенция, дискурс, трансцендентно – подобные словечки льются из Кадана, как гной из прыщей подростка. [...] Именно благодаря его пафосной позе «РЭП» превращается из молодого культурного организма в двенадцатиперстную кишку ворчащего старца.
(Из текста “Шаргород”)
***
Украинские кураторы современного искусства никак не поймут, что задача документации – это не вёдра липкого благолепия и душистых серенад в честь автора, а представление официального ключа прочтения художественного проекта.
(Из текста “Умри, футбол!”)
***
Так уж получается. Художественная тусовка может натужно содрогаться в танце эстетических практик, играться с концепциями, глумиться над традиционными формами, искать иллюзорное новое и выращивать творчество на спиртах какой-нибудь очередной «Хортицы» или «Первака». Но, как правило, профессиональное окружение в украинских арт-реалиях, всё это якобы выдающееся бытие в замкнутом сообществе творящих коллег, производит дохлое искусство, сваренное в собственном соку. Профессиональный украинский художник, – этот завсегдатай галерейных премьер, – чаще имитирует ранее модное “западное” или существует рабом своего академического образования, и едва ли умеет подавать публике нечто лёгкое, простое, понятное, и в одночасье пронзительное, обладающее глубиной. Вот почему так важно вовлекать в искусство “внешних игроков” – тех, кто не мыслит себя художником, но, при этом, является творцом живого и беспонтового искусства. Тех, кто на светские тусовки художников не ходит.
(Из текста “Exel Art”)
***
Мастурбацией, пожалуйста, занимайтесь дома. На улице это уже сделал Бренер.
(Из текста “Умри, футбол!”)
***
Благодаря искусству, пространство обывательского восприятия расширяется.
(Из текста “Exel Art”)
***
Согласитесь, политические свинки не редко вызывают у нас позывы к вскрытию. В их животах порой так хочется поковырять скальпелем.
(Из текста “Восковые пряники”)
***
Нам предлагается вкусный абсурд, рёв «патріотично-свідомого» обывателя, чья провинциальность настолько предельна, что уже и развлекательна. Это пляска горных грибоедов, западэнских гопников и милых жлобов, которые чхать хотели на буржуазные форматы столичного contemporary art.
(Из текста “Химерия Рагулито”)
***
Современное искусство в Украине больше не является подвальным маргиналом, который пахнет копчёным сыром и пивной отрыжкой. Больше никаких сальных волос и неподмытых блох – в Киеве открылся «PinchukArtCentre». Это момент больших надежд. Быть может, открытие Центра Пинчука – это самое существенное, что произошло с современным украинским искусством за всю 15-летнюю историю независимой Украины.
(Из текста “PinchukArtCentre”)
***
Украинский художник, пребывавший доселе в вынужденной изоляции, получил возможность живого диалога с искусством своих иностранных коллег. [...] Именно благодаря этим «диалогам искусства», украинский художник получает возможность актуализировать себя, войти в ритм с миром. Он слишком многое упустил, на слишком многое опоздал. Пора наверстать упущенное. Общение – верный к тому путь. Раньше возможности диалога на своей земле с «посторонними элементами» у украинского художника не было. Теперь, очевидно, появилась.
(Из текста “Generations UsA”)
***
Чего мы ожидаем от подлинно молодого искусства? Мы ожидаем иного голоса, нового слова, свежего настроения. Мы ожидаем страсти разрастающихся растений, смелого вопля, наглых и шумных хулиганов. [...] Ведь что тогда молодость, если не протест и вызов, не смена художественного порядка, не захват власти, не бунт, не революционное настроение? Если заявленное новым искусство комфортно поглощается зрителем, то это говорит лишь о том, что это не удивительное искусство, искусство не новое – новое всегда воспринимается в штыки. В противном случае, это лишь адаптация приемлемого, обновление переваренного существующего. […] Если молодые художники не умеют давать пощечину обществу, то художественный мир должен их за это наказывать, бить по розовым безволосым задницам. Мы можем сказать, что живём в мире, где все провокации случились. Но расстреляйте же вы, наконец, краской мэрию и поймёте, что это не так. Спокойная молодость – это молодость на службе офисного планктона. В конце концов, деньги рождает медиа-резонанс, а не умение красиво и современно нарисовать слоника.
(Из текста “Generations UsA”)
***
Провинциальный восторг по поводу «ах, как же это круто, что картинки висят, наконец” не в затхлом подвале» остался позади отечественного гражданина. И это, безусловно, хороший знак. Это говорит нам о том, что мыслящая украинская зверушка потихоньку покидает аграрное стойло, в котором его растило наше консервативно-деревенское государство, и стремится в тёплые маточные трубы современности, где нет чернозема – сплошной металлический шорох цивилизации Техно. Царивший ранее художественный рагулизм Украины превращается в прыщавого аутсайдера и уходит на заслуженные маргиналии – туда, где темно и дохло. Туда, где и суждено обитать уродству...
(Из текста “Generations UsA”)
***
Можно, конечно, все свалить на боженьку, но, если честно, именно бабло заставляет преть подмышки. Стоило появиться в Киеве «Центру Пинчука», как культурный ландшафт затряс своими духовными челюстями. Оно-то и не мудрено: появление в долине бедняков сытого толстяка – это всегда истерика и провокация шевеления…
(Из текста “Проект Спільнот”)
***
Если в украинской столице кураторы и существуют, то пересчитать их можно по пальцам. Короче говоря, «пцык» да «и-го-го».
(Из текста “Проект Спільнот”)
***
Есть в этом нечто от мертвечины. Нравится нам это или нет, но Украина всегда была немножечко недоразвитой, отстающей в развитии девочкой. Не то чтобы дурочкой, но с налётом даунизма. Билетик в первый ряд мировых художественных практик ей не достался, и она так и просидела аутсайдером на галёрке. То, что полагалось актуальным несколько десятилетий назад в США или Европе, только сегодня доползает до нашей девственной Родины. Когда мы посещаем киевские галереи, мы невольно питаемся падалью. Но такова уж наша историческая судьба. Вот почему мне нравится слово консервация. Консервация, признаем, отличное слово. Уж больно метко описывает оно то состояние, в котором все эти годы пребывало украинское искусство и украинский художник. […] Тоскливо от наглости, которая позволяет нам лелеять собственную провинциальность. Мы не только преподносим публике отжившее старьё с биркой «новинка», но и осмыслить-то его достойно не в состоянии. Так и живём...
(Из текста “Поп-арт для Пролетария”)
***
Можно быть конформной сукой и посещать только те галерейные премьеры, где автор известен, а результат предсказуем. Так ведь всё и работает в мире киевского галерейного планктона. Искусство здесь повод для светской тусовки. Светская тусовка, декорируемая посредством contemporary art – это ведь не хухры-мухры, а модная возможность для сосалки Зины накачаться шампанским с коксом и покачать своими грудными протезами в объективы телекамер. И над всем этим возвышаются клубни жирного пара понтов, которые поднимают сосалку Зину на небеса, с позволения сказать, Культуры...
(Из текста “Портреты в Кубиках”)
***
Глядя на однородную череду украинских арт-проектов, можно подумать, что вне живописи в Украине искусства нет. […] Тем временем мировой художественный процесс давным-давно живет искусством на стыке жанров, методов и форматов – гибридным искусством, рождённым из синтеза разных медиа.
(Из текста “Многоголовый Человек”)
***
Мы можем осуждать выскочек, но выскочки нужны украинскому искусству. Они позволяют ему покидать тусовки и чердаки, холодные подворотни и влажные погреба. Они – это основа той пропаганды, которая привлекает внимание общества к культуре.
(Из текста “Second-Hand-Art”)
***
Детородные органы, в частности, производят художников. Все они [художники] тоже разные, но одинаково живые – у них есть ручки и ножки, творилка и чувствилище. Художник может бегать, кушать и плакать. Он может быть интересным и нет, талантом и бездарем. Всё это не важно. Главное, что с жопой всё обстоит иначе. Куда однозначнее, если хотите. У жопы нет выбора – природой она дана нам лишь для того, чтобы высвобождать побочные продукты жизнедеятельности – бурые каши-колбасы, удел которых зловонно дымиться, но, в конце концов, ускользать по трубам городской канализации. Жопа нужна, чтобы организм не сгнивал изнутри. Жопа нужна для здоровья. Жопа – это противно, но естественно.
Удалимся на миг от жопы и вернемся к искусству. Оно ведь тоже какает. Гадит всё теми же побочными продуктами человеческой жизнедеятельности. Из жопы, разумеется, может вывалиться художник, но характер месторождения от этого не изменится. Его искусство может обладать внешним сходством с искусством, которое производят те, кто появился из влагалища, но это, так или иначе, будет побочное искусство – искусство из жопы. Его главное отличие – плохой запах, пустота с претензией на содержание (гавно материально, но едва ли обладает материальной ценностью), невнятность, тоскливость и эффект «пшика» (не забывайте о газах). […] Этому искусству очень хотелось бы вывалиться из пизды, но, как ни крути, вывалилось оно из дырочки пониже.
(Из текста “Побочное Искусство”)
***
Вливание денег в современное искусство ведёт к наращиванию темпов его развития; шевелению арт-тусовки и приросту выставочной активности. Когда попойки интеллектуалов становятся бизнесом и светским парадом, пространство начинает дребезжать. Это дребезжание означает, что «лёд тронулся». Если ещё год назад галерейная жизнь Киева состояла из жалкой парочки междусобойчиков на фоне картинок, то сегодня мы можем наблюдать по несколько открытий в неделю, беготню кураторов из одной галереи в другую и живую конкуренцию художников.
(Из текста “Битва фондов”)
***
Пейте шампанское, нюхайте кокс и покупайте наши картины.
(Из текста “Битва фондов”)
***
Бизнесмены, политики, художники, галеристы, журналистские легионы, фрики, тетки с рыбьими глазами, взопревшие дети, мальчики с мечами джедаев, обкуренные малолетки, министр культуры и туризма, спонсоры и меценаты – все сегодня здесь: заливаются шампанским, водкой, коньяком и вином, целуются, гладят друг дружку и улыбаются. Киев погружается во тьму...
(Из текста “Битва фондов”)
***
Обилие цветов не редко ассоциируется с чем-то интимно-национальным, блядско-патриотическим. Благо, художники [Гусев, Зарва] очищают горизонт от «свідомого» рокота, возвращают нам природу, лишённую помыслов о националистической духовности зомби-деревенщины. Небо будто отсасывает из мира паразитирующего шевченковского беса и оставляет лишь чистую гладь.
(Из текста “Сосущие Небеса”)
***
Союз Художников нужно свозить в отрезвитель, откачать там, помыть, привести в порядок, вернуть дар речи и показать, что после Репина, оказывается, тоже кто-то рисовал. Согласитесь, это лишняя и абсолютно неуместная трата времени.
(Из текста “Бьеннальность.ua”)
***
Искусство обязано вызывать уж если не души умерших с того света, то хотя бы простые человеческие чувства на свете этом. В противном случае, это не искусство, а тухлость. Наиболее распространенный физиологический процесс, связанный с чувствами и современным искусством – выделение жидкости. Дабы вызвать такие выделения, большинство художников идут популярным путём – обращаются к похоти, нацеживая сперму зрителя в баночку успеха выставки.
(Из текста “Колбасный Цех”)
***
Ситуация с киевскими художниками напоминает цирк пародистов. Художник выбирает себе роль в культуре («хочу быть украинским Энди Уорхолом», «буду радикальным художником», «буду непонятным гением») и старается в эту роль вжиться, примерить на себя конкретную модель поведения. Всё это, разумеется, происходит в силу исторической незаполненности тех или иных культурных ниш в Украине. Эту ситуацию можно понять, но нельзя оправдать тот факт, что в её результате рождается симуляция искусства – неискренние вторяки и стереотипные потуги, сотканные из энергий вчерашнего дня; формируется не живой и уникальный арт-процесс, но театр чужих свершившихся арт-процессов...
(Из текста “Слоящийся Нойз”)
***
Ещё никогда в истории Украины художественная гадость не оборачивалась против самой себя так прямолинейно.
(Из текста “Слоящийся Нойз”)
***
Киев ожидает иных молодых, принципиально нового поколения. И это, хотелось бы верить, не безосновательная надежда, не ложный оптимизм, не ожидание Годо…
(Из текста “Слоящийся Нойз”)
***
Это, конечно, хорошо, когда пожилой мэтр в оранжевом трико обнимает робкого юношу. Хорошо, когда в наглухо гламурной Украине случаются трэш-фотографии…
(Из текста “Недоготы-Полупатриоты”)
***
Видимо, учуяв политико-эстетическую конъюнктуру (обычно это происходит до или сразу после выборов), украинские художники черпают свои идеи в одном, давно обнаруженном и, признаться, давно протухшем ведре.
(Из текста “Недоготы-Полупатриоты”)
***
Художники не верят в самодостаточность своих изображений. Они нарушают уже нарушенные каноны и вместо того, чтобы воспринимать чистую форму «как она есть», гонятся, с помощью притянутых за уши концепций, за «необходимым содержанием», которое, уверены они, позволит им быть не просто шутниками, но шутниками в поисках важных смыслов; разгильдяями из Большого Искусства.
(Из текста “Недоготы-Полупатриоты”)
***
У этих картин зритель ощущает себя намаханным карликом.
(Из текста “Цветопробы для Микробов”)
***
Cреднестатистический посетитель галереи непростительно буржуазен. Именно поэтому ему полезно порой почувствовать себя микробом…
(Из текста “Цветопробы для Микробов”)
***
Галерейное поле, где 90% арт-проектов являются вторичными и претенциозными экскрементами бездарей – это воистину комфортная ситуация для самореализации того типа арт-критиков, которые предпочитают садизм и кровавую анафему.
(Из текста “Детский Интимный Дневник”)
***
Маяковский забывает о красном пламени, садится на корточки, берет в охапку стаю детишек и шепчет: «Крошка сын к отцу пришел, и спросила кроха: Что такое хорошо и что такое плохо?». Господа, положа руку на сердце, отвечайте: когда художнику есть чем какать – это хорошо или плохо? Пожалуй, хорошо. Особенно, если этот художник какает не просроченным кефиром с кусочками чёрствого батона...
(Из текста “For Sale”)
***
Я ничего не имею против сытых салонных художников, которые творят визуальное комильфо, выкачивая из богатого бычья купюры, пахнущие буржуазией. Искусство, как известно, интересно своим разнообразием. И всё же, я очень ценю искренность. Искренний дурак – более заманчивое существо, нежели напускной интеллектуал. От первого, как минимум, не тянет гадами ползучими. Да и философского камня за спиной он не держит.
(Из текста “For Sale”)
***
Зрелые украинские художники никогда не славились той степенью адекватности, которая позволяет рисовать без пиздежа.
(Из текста “For Sale”)
***
Давно известно, что в мастурбации нет ничего зазорного, и от этой естественной процедуры волосы на руках не растут. Но когда художник занимается ею в описании собственных выставок, то возникают неприятные подозрения.
(Из текста “For Sale”)
***
Плохо, когда произведения не говорят сами за себя, а говорит за них автор. Говорит громче и претенциознее, нежели, собственно, сами полотна. Плохо, когда художник продаёт картины не для того, чтобы получить бабло, а для того, чтобы нащупать «новую искренность». Попахивает лицемерием.
(Из текста “For Sale”)
***
Это искусство отвечает на вопрос «Что будут вешать на стены своих загородных вилл шоппинг-самки с альфа-самцами средней пузатости?».
(Из текста “Top 10(2)”)
***
Все помнят бесконечные очереди одухотворённых советских людей, жаждущих увидеть тело законсервированного Ленина в Мавзолее. Сегодня этих очередей больше нет. Консервированный Ленин вышел из моды. А вот консервированные зверушки Дэмиена Хёрста – в фаворе. Очередь переместилась из политико-магических в буржуазно-эстетические пространства. […] Что бы вы ответили, если бы года полтора назад вам сказали, что в Киеве будут выстраиваться очереди народных масс, жаждущих увидеть современное искусство? Если бы вам сказали, что по улицам Киева будут разгуливать «звёзды» мировой арт-сцены? Если бы вам сказали, что современное искусство заставит перекрывать улицы заборами и милиционерами, а отечественные политические свинки будут подбривать волосы в носах, ради приличного щеголяния на фоне полотен Кунса или фотографий Гурски? Года полтора назад вы ответили бы: «Я не поклонник фантастики!».
(Из текста “Reflection”)
***
«Даёшь дождь из денег! Даёшь дождь из денег!», – вопит кто-то. «Дожили!», – радостно констатирует критикесса. Казалось бы, собравшаяся публика готова лопнуть, разбрызгав по мостовой уже даже не кровь, но нефть, свою радость и богатство. «Это конец искусства…», – ворчит художник. Происходящее и правда напоминает ад. Всё это начинает дурно пахнуть.
(Из текста “Reflection”)
***
Современный художник – это фокусник.
(Из текста “Reflection”)
***
Провокация – это всегда повод удивиться, размышляя; повод толкнуть общество не в пах, но в сознание.
(Из текста “Reflection”)
***
Народ вопит: «Хлеба и зрелищ!». Чем больше этих хлеба и зрелищ ты ему даёшь, тем сильнее он будет визжать о добавке.
(Из текста “Reflection”)
***
Умный меценат – это не тот, кто привозит Хёрста. Это тот, кто Хёрста создаёт.
(Из текста “Reflection”)
***
Художественный процесс – это не богадельня, кишащая улыбчивыми монашками.
(Из текста “Лугансктепловоз”)
***
Кисломолочные продукты. К таковым относятся сметана, сыр, творог и мэтры современного украинского искусства. Ещё вчера, в 90-х, они были материнским молоком ПоМо, которое зажигало арт-среду, свергало табу, осваивало новые медиа искусства. Речь шла не просто о людях, но о культурной революции. Такие как Савадов, Тистол, Ройтбурд, Гнилицкий и Проценко были глотками свежего воздуха для страны, полагающей, что искусство – это сытая розовощекая крестьянка на фоне пчёл, калины и взволнованного казака с лицом подвыпившего дауна. Их выставки всегда были ожидаемыми событиями, если не сказать большего – культурно-эстетическими откровениями. И не даром сегодня я сравниваю называю вышеупомянутых господ с кисломолочными изделиями. Это не оскорбление, но констатация ситуации. Молоко матери стало обычным вкусным сыром, который, признаться, приелся. Мэтры не вершат революций, они почивают на лаврах.
(Из текста “Выжигатель и Обердедушка”)
***
Серая температура нашего культурного момента заключается в том, что это всё предсказуемо, а посему нисколько не ожидаемо: буквально – ничего не ждёшь.
(Из текста “Выжигатель и Обердедушка”)
***
Это хорошо, что украинские художники способны отвлечься от местечкового поп-арта и забрести на территорию «опасной темы» – благие эстетические поля, где дети – это не только цветы жизни, но и кустарники похоти, музы престарелых джентльменов, объекты желания их морщинистых языков. Впрочем, действительно ли лолиты? Действительно ли дети? Действительно ли это острое искусство?
(Из текста “Лолита умерла”)
***
Украина так м не обжилась здоровым арт-процессом. Рейдеры кромсают книжные магазины и галереи, государству при слове «культура» хочется спать, а художник по-прежнему убожится без денег и надежды. Казалось бы, на безрыбье и рак щука – любая выставка, любой фестиваль, любая ярмарка – случайности, казалось бы, положительные, мол, так или иначе они обращают внимание на культуру. Позволю себе не согласиться.
(Из текста “Арт-Киев 2007”)
***
Если представить художника в виде сонного крота с рваной вавкой на макушке, что это будет за художник? Полагаю, это будет зверушка, которая пускай и способна на некое движение сквозь рыхлую почву, но её слепота усугублена усталостью и дырочкой в голове, а значит и любое шевеление такого художника не имеет ни малейшего значения… […] Художник-крот не демиург, не создатель единого мира, но эпилептик, дрыгающий ручками туда-сюда, – без внятности, без ясности...
(Из текста “Письки, Сказки и Порно”)
***
Раньше бездарные фото-графоманы снимали закаты, рассветы и молнии. Сегодня они снимают голых людей в масках.
(Из текста “Письки, Сказки и Порно”)
***
Увы, но мы по-прежнему сохраняем жизнь художникам, чьи выставки живут в реальности пресс-релизов, оказываясь, на поверку, собраниями невнятного визуального шлака, с претензией на скандал. Дёшево, грустно и неаппетитно.
(Из текста “Письки, Сказки и Порно”)
***
Это проблема серой температуры: все охуительно найс, а посему всё охуительно тоскливо и предсказуемо – сыто и тихо. Есть арт-тусовка, но нет арт-процесса – не светского раута, но эволюции через конкуренцию образов и идей – борьбу и освежение, которых нет на всех уровнях украинского искусства.
(Из текста “Выжигатель и Обердедушка”)
***
Современное искусство не должно стыдиться доходчивости, поскольку понятное не значит глупое. […] От наших художников хотелось бы дождаться более интенсивных, динамичных реакций на окружающий мир, а вместо этого они впаривают зрителю какую-то абстрактную муть про "новую искренность" и "архаичность суггестии". Да идите в жопу! […] Мы – участники свихнувшегося марафона. Если мы и болтаем, то на бегу. Так пусть же и искусство побежит. Может, угонится за зрителем...
(Из текста “Pop-Up-Art”)
***
Что есть среднестатистический провинциальный художник made in Ukraine? Это сплав антисанитарии и нищеты. […] Он жаждет бабла, не имея бабла, и потому ненавидит бабло как недоступную девушку.
(Из текста “Порнобабло”)
***
Героический художник – это не тот, кто совершает героические художнические жесты, но тот, кто нашел в себе силы осознать собственное убожество и отказался писать картину.
(Из текста “Порнобабло”)
***
В основе большинства культурных мероприятий на территории Украины лежат слабоумные слепцы. Эти бедолаги находятся в глубокой коме рассудка, их действия неадекватны, лишены осмысленности, знаний и понимания происходящего вокруг. По сути, речь об обезьянах с гранатами на ладошах.
(Из текста “Армейские кастраты”)
***
Шото слепили. Шото выставили. Так и живём. Берем не качеством, а количеством.
(Из текста “Армейские кастраты”)
***
Объектив находится внутри глазного яблока среднего украинца. Его жизнь четко разделена на период Кризиса (когда пиздец) и период Праздника (когда пиздец, но можно бухать).
(Из текста “За Добро и Зло!”)
***
Господа галеристы, прекратите, пожалуйста, терзать зрителя унылым шлаком.
(Из текста “День вагины”)
***
Вечернего открытия дивные звоночки. Галерейное отверстие раскраснелось, распахнулось, запахло – слава и величие, слава и величие. На входе морщат лбы гибриды человеко-псов – охрана светской рати, шеи в складку, скрип зубов. Была тусовка – все, что могло собраться, собралось. Все очень rich. Все очень glamour. Дискотечка. Как дела? Клёвенько! Как дела? Прикольненько! Щеголяют котики, кишат, хохочут, улыбаются: Fabulous! Даже мальчики вертят жопками. Вино пьют. После вина – водочка. Словечко – чокнулись бокалами, словечко – чокнулись бокалами. Силикон, кстати. Кстати, керамические зубы. Солярий. А хуле? Липосакция? Не еби мой ботекс, Жека! Вход в галерею с кулечком «Hugo Boss» запрещён. Кто этот мужчина? Это «Мисс Украина 95» Влада Литовченко. «Ой, Светка, so sweet, у тебя такие классные штучки на ушках, де взяла?!». «Не скажу, сучечка, не скажу». Щелканье камер – цикад шептание. Главная светская телеведущая страны Катя Осадчая седлает очередного гостя: Катька работяга, Катька пахнет потом и выглядит как актриса Киры Муратовой – ну вообще, прикинь? Прикинул. Было так, знаете, прикольно, так, знаете, модно и вообще. А потом все бьют бокалы. А потом богема по полу. А потом оргия – бабочки поцелуев кругом и всюду. Ой, а что это пищит? Это пищит «Vertu». Кстати, Dolce&Gabanna. Но зачем же после «Gucci» «Versace»? Не, ну а че? Че-че, Marc Jacobs через плечо. Слушай, сегодня мой «Burberry» не в настроении. А кокосик, а кокосик? Ой, ну это слишком дерзко. О-го-го, ты в шляпе пришел, хулиган. Да, я такой. А правда в туалете живёт живой павлин? Не, ну ты гонишь. Контемпорари арт? Я не играю в карты, дурачок. И вдруг со всех сторон рев – джипы отчаливают, рассасываются паломники неона, утихает банкнотный шелест. 356 разбитых бокалов, одиноких рвотных лужиц сизый блеск, пару шелковых платочков на полу и, конечно же, благость. А еще? А еще пустой сверкающий шум, удаляющийся куда-то вдаль. Кстати, художница, нарисовала, кстати, картинки. Прикольненько?
(Из текста “Машино время”)
***
PinchukArtCentre превратился в эстетический аттракцион “всего самого дорогого”.
(Из текста “Единение”)
***
Активный гражданин модифицирует окружающий себя мир, соучаствует в нём; существует, оставляя следы своей личности в городском пространстве. Пустая стена для такого гражданина – это не просто вызов, но мольба. Стены, заборы, одинокие фасады и прочие поверхности – все они жаждут быть расписанными и стыдятся молчания своей девственной чистоты. Уличный художник – это соавтор города, его очеловечиватель.
(Из текста “Стрит-арт на дому”)
***
Искусство, выговоренное на языке проулков и площадей, перенесли в белоснежное галерейное брюшко. Вот он момент умерщвления. Вот откуда запах.
(Из текста “Стрит-арт на дому”)
***
Художник должен быть увлечён не собственным мифом, и не светским кривлянием, но, простите за пафос, искусством.
(Из текста “Цветение взрывов”)
***
"Мой Бог приказал мне вскрыть его череп и съесть его мозг", – говорит мне пышногрудая канарейка на входе в одесский клуб "21-й век". Именно в этом клубе, по слухам, некогда располагался один их главных наркопритонов южной столицы. "Понимаешь, мальчик? – не унимается она. - Я вообще не принимаю наркотиков. Я против наркотиков, сечёшь? Просто съездила в Коктебель, а там по улице шли рабочие со стремянкой в руках. И, короче, стремянка эта зацепилась за мой мозг, и мой мозг остался в Коктебеле, а я уехала в Одессу, блядь. Рубишь фишку? Мой мозг там, а я тут!!!”.
(Из текста “JPEG”)
***
Создаётся впечатление, что главный талант молодых украинских художников – это прожигать чужие деньги. Такая вот кустарная борьба с капитализмом.
(Из текста “JPEG”)
***
ЖЕНЩИНА: Это называется "Здравствуй, фломастер!". Мы такое в детском саду...
МУЖЧИНА: Ну, может, здесь всё же возможен некий диалог?
ЖЕНЩИНА: Да бросьте! Настоящее, я подчеркиваю, настоящее искусство тем и хорошо, что вступает со зрителем в диалог, а это... это просто...
МУЖЧИНА: Пожалуй, вы правы. Этими произведениями не хочется напиться.
ЖЕНЩИНА: Да и вообще напиться не хочется!
(Из текста “JPEG”)
***
Может, это такая форма садизма – заставлять зрителя продираться сквозь толщи визуального убожества, дабы в конце концов не заметить даже то немногое здесь, что всё-таки заслуживает внимания?
(Из текста “Говнопомпа”)
***
С проектом "И душа и разум и тело" история киевского Центра Современного Искусства при НаУКМА подошла к концу. На этот раз ЦСИ закрывают взаправду и наверняка. Можно всплакнуть, ностальгически заскрежетать, захмуриться, но всё это излишне. Со своей миссией эта институция справилась, сыграв решающую роль в украинском contemporary art периода 1995-2004 гг.
КОНСТАНТИН ДОРОШЕНКО (арт-критик): "В ЦСИ при НаУКМА Кунеллис делал инсталляцию из церковных колоколов. На эту выставку приехали коллекционеры, критики и кураторы со всего мира. Но тогда Украина не была готова к такому проекту. Он остался незамеченным украинской общественностью, ведь еще не было многих лет пропаганды современного искусства. Впрочем, проект этот, безусловно, заставил заметить Украину в мире и нанести её на культурную карту. После этого здесь стали возможны ретроспективы Бойса и Уорхола…”.
ЕЖИ ОНУХ (куратор): "Про пространство старо-академического корпуса Могилянки можно сказать разное, но только не то, что это пространство без знаков, чистое как tabula rasa. Напротив, это пространство с опытом, где знаков множество…”.
Именно в ЦСИ, стараниями куратора Марты Кузьмы, была придумана чуть ли не вся нынешняя "высшая лига" украинского contemporary art. Именно в ЦСИ, благодаря куратору Ежи Онуху, закалялось мясо молодого поколения... [...] Ныть нечего. Процесс случился, оплодотворение культурной яйцеклетки произошло.
(Из текста “Прощание кита”)
***
В этом искусстве [Чичкан, Проценко] есть всё, что может понравиться деревенской буржуазии города Киева. Здесь тебе и бляди, и чебурашки в террористических масках, и ещё какая-то глянцевая хуйня, а сбоку бантик – короче, лабухи знают как кипятить розовый гной. […] Посещая подобные вернисажи и читая подобные тексты, на выходе меня беспокоит лишь один вопрос: "Когда же наступит военная хунта?".
(Из текста “Заебаценко и Заебачкан”)
***
Под камень, который называется художественная среда, периодически следует что-либо вставлять. Например, домкрат, позволяющий выгнать из-под камня всех сороконожек, червей и жуков, дабы рассмотреть, что они из себя представляют.
(Из текста “Домкрат Пинчука”)
***
Меряясь кисточками, наши художники гонятся за баблом. Там, где бабло, наши художники готовы на всё.
(Из текста “Домкрат Пинчука”)
***
Никто, конечно, не спорит, что деньги способны творить чудеса. Можно купить, к примеру, золотой вертолёт и уронить его в трехэтажный кремовый торт с икрой индонезийских детей-рыб. Можно превратить женщину в танк, а колибри – в табуретку из слоновой кости. Можно купить глаз королевы Елизаветы и сделать из него йо-йо – шпилять, хохотать, баловаться. Всякое возможно. Поездка Украины на Венецианскую биеннале не исключение. […] В роли куратора украинского павильона в Венеции будет боксёр Владимир Кличко. В роли художников – тусовщик Илья Чичкан (Украина) и дизайнер одежды Михара Ясухиро (Япония), известный своим сотрудничеством с кроссовками для PUMA. […] Боксёр, светский лев и дизайнер тапочек – компания, идеально отражающая состояние украинского современного искусства. […] Презентация будет громкой и успешной, шампанское будет течь по ногам, а из ноздрей прихожан будут бить фонтаны звёздной пыльцы. Мы будем облизывать колосс большого Виктора, видеть, как Элтон Джон ковыряется в носу у Барака Обамы и ест печень Осамы бин Ладена, закусывая усами Мюнхгаузена. Будет пати, будет Хёрст. Формалин – на входе бесплатно. Бриллианты? Они приклеены к рулонам туалетной бумаги от Луи Виттона. Всё будет на высшем уровне. Боги запляшут с Дьяволами, дяди будут тетями, дети будут из шоколада. Будет клёвенько, зайчики! Как всегда клёвенько.
(Из текста “Боксёры и тусовщики”)
***
...Художник [Ридный] создал беспощадный портрет нашего среднего гражданина, зафиксировать его ущербную ментальность, этот бычий и безнадёжный взгляд кухонного раба, пялящегося на мир сквозь пелену ритуальных продуктов, сквозь жлобокатаракту и дождь сала в рассудке. Что бы не происходило вокруг, какие бы потрясения не обрушивались на общество, какую бы браваду не позволяли себе свиноголовые власти, этот жалкий кухонный раб будет и дальше сосать пиво и видеть перед собой лишь то, что вывалилось изо рта во время кормёжки. Он будет и дальше обожать себя и ненавидеть тех, кто против подчинения. Мир перед ним скрыт за метелью шелухи. И эта шелуха уже проникла глубоко в черепа, засорила все каналы и окопы мозга, стала содержанием умов большинства. Шелуха внутри и снаружи. Шелуха как национальная идея. Шелуха как злокачественные лепестки социальных опухолей, как кровь глупости, равнодушия и неизлечимого холопства. Шелуха как твоё окружение. [...] Это взгляд зверя из уютной клетки. Это взгляд тех, кто воспевает вечное терпение и неспособен на костры и восстания. Это печальный приговор, песня о трагедии, о нашей презренной стране, паразитирующей в своих сыновьях и дочерях, об Украине как проклятойворонке, смокчущей из людей лишь лучшее, отнимающей надежду и перспективы.
(Из текста “Жлобокатаракта”)
***
Если раньше наш художник варился в собственном соку, то теперь этот процесс обрел групповой характер – художники варятся в соку друг у друга.
(Из текста “Маленькая Москва”)
***
Инвесторы, нувориши, представители аукционного дома Christie's, художники, арт-критики, "чужие бабы-чужие мужики" – кого здесь только не было. Чавкали и сёрбали, курили и хохотали. Здесь даже несовершеннолетние девочки ныряли друг в дружку языками, а светская хроника любопытствовала: "Что это за туфельки на вас? Такое комильфо!". Отчётливо не хватало трансвеститов. Их, впрочем, заменяли пышногрудые мамы художников и охранники, словно сошедшие из фильмов про колумбийскую наркомафию. Публика с трепетом ожидала, когда же златоглавые ангелы внесут в центр бала гигантскую свинью-копилку, вдарят по ней небесными молотами и извлекут из её недр самого олигарха Боголюбова из плоти и крови, но этого не произошло. Не было на этом вечере и туалетных негров с веточками кокса на каменных членах… […] Времена действительно поменялись – в документацию к арт-проектам проникли слова "великолепие", "блеск", “роскошь".
(Из текста “Маленькая Москва”)
***
Глядя на то, в какую сторону движется украинское искусство, я задаюсь чередой вопросов: Чем же кончится всё это светское похабство? Что будет после того, как эти художественные оралы допьют свой нескончаемый бокал халявной шампани? Где кромка, за которой всё это навязчивое и бессодержательное счастье застынет в форме червистой истерики полых людишек?
Помню, ещё пару лет назад я сетовал на то, что нет бабла, и украинский художник обречён спать с холодными яйцами во мгле подвала. Потом бабло появилось, яйца согрелись, в подвале был сделан евроремонт, а выставки трансформировались в светские рауты, где "художник" и "минет" – синонимы; где седые творцы с высшим образованием и тонким чувствилищем вынуждены вести себя упрощённо, подобно тёлкам при сумочке, а молодые – те, кто должен резать богов на площадях – играют в состоявшихся пенсионеров. Так вот тут наступает finale – экспозиция на дому у олигарха. Вот уж воистину апофеоз развития киевской арт-жизни: от честной нищеты к радостному блядству, от радостного блядства – на бал к Воланду.
И дело не в том, что вся эта торговля духом и зацикленность на жире чужда “высокому” искусству. Раньше художники расписывали храмы и писали портреты монархов – сегодня они "расписывают" олигаршичьи фазенды… Зарабатывать бабло – не зазорно. Зазорна безальтернативность подобного положения дел.
Киев целеустремлённо шагает туда, где энергия солнца невозможна априори; где будет сыто, но не будет спирита, где искусство – это аксессуар граждан царства сверкающей пустоты. Все нарочито хотят Рублёвку. Но где же, блядь, любовь, винтовки и цветы, кровь, огонь и танцы на крышах? Нету. Скучно. И все мы, друзья, находимся в окружении произрастающих деревянных стен без окон и дверей. Мы ещё не понимаем в какой коробке оказались. Но птицы, парящие над нами, видят, что лежим мы, друзья, в гробу. Нас осталось закопать и бухнуть в память о той маленькой Москве, которую мы тут устроили.
(Из текста “Маленькая Москва”)