Среди людей сопротивляющихся всё чаще возникают споры по поводу того, какие методы борьбы считать правильными и настоящими, а какие – и вовсе не борьба. Поскольку нынешнее сопротивление всё ещё опирается на традиции левой мысли прошлого века, подлинным провозглашается лишь путь прямого действия, когда разгневанные массы сжигают машины, захватывают правительственные здания и рвут в клочья полицейских. Всё это, пускай, и обладает своей поэтикой, но ситуация сакрализации прямого действия в протестном сообществе несколько настораживает. Слишком многие не только настаивают на необходимости поджечь парламент, но и утверждают, что те, кто делать это нужным не считает или не собирается – трусы, предатели и, в целом, существа не достойные гордого звания людей протестных.
Между сторонниками прямого действия и адептами когнитивного сопротивления существует конфликт. Последние, в представлении участных леваков, - это такая субтильная немощь, которая больше говорит о борьбе, нежели ею занимается. Такое отношение можно понять. Опорной единицей левой традиции всегда являлся пролетариат – люди физического труда. Для таковых всякий философ, писатель или художник – тунеядец, который, вместо того, чтобы приносить «конкретную пользу», разлагается в мыслях на своей интеллигентской печи. Встречая существ, незанятых физическим трудом, пролетарий невольно ассоциирует их с классом господ и ненавидит заодно с эксплуататорами.
Прямое действие как единственный путь борьбы остаётся выбором тех, у кого нет иного оружия, кроме конечностей. И хотя такая борьба, несомненно, важна, ситуация, при которой руки брезгуют головой, а голова руками – деструктивна для сопротивления как такового. Только солидарность всех частей тела, участие каждого на своем фронте позволит борьбе за перемены быть эффективной.
Будучи пехотой производства, пролетарий, интегрированный в креацию материи, всегда требует небольшого, но видимого результата. И если в цеху это свежая гайка, которую можно пощупать, то на улице это перевёрнутая полицейская машина – реализованное недовольство. Перевёрнутая машина – это, в конце концов, понятно и выразительно. В тот же миг, эта героическая игра, увы, заведомо проиграна государственному механизму.
Перевернув полицейскую машину, пролетарий выпустит пар и рискует успокоиться. Государство же заменит своё имущество и продолжит эксплуатацию. Если же пролетарий не остановится на машине, то окажется перед необходимостью эскалировать своё прямое действие. Отсюда следует два сценария развития событий – кровавая победа восстания или ожесточение действующего режима. И тот, и другой сценарий предполагают бездумный расход человеческого ресурса. А главное – ни то, ни другое не гарантирует качественных перемен.
Важно понимать, какая борьба эффективна здесь и сейчас; какой должна быть очередность действий, в зависимости от обстоятельств, в которых разворачивается народный мятеж.
Слабость левой идеи заключается в её последовательном отказе от критического взгляда на широкие массы. И речь не о том, чтобы смотреть на них как на овальное быдло, но о необходимости трезвой оценки состояния среднего гражданина. Потворствуя эмоциям, можно свергать режимы хоть каждое воскресенье, но означает ли это, что новый мир наступит?
От перемены мест слагаемых сумма не меняется. Общество определяет не власть, но сумма его граждан. В каждом вассале – отражение феодала. Поэтому если восставший народ и реализует свой мятеж, то это совершенно не исключает того, что первыми, кто последует в котел за свергнутыми эксплуататорами, будут непонятные этому народу социальные, сексуальные, политические и культурные группы. История большевиков тому пример.
Авангард сопротивления находится сегодня не на площадях, но на территории умов. Если борющиеся действительно заинтересованы в качественном результате, прологом их прямого действия должен стать когнитивный фронт. Человек вчерашнего дня едва ли способен построить новый мир. Революция произойдет лишь тогда, когда то, что мы называем человеком, переживет глубинную метаморфозу – трансформацию сознания.
В основе всех исторических перемен лежит новая технология. И поскольку наше настоящее – эпоха контента и колонизации цифрового рубежа, самое время седлать кибернетическое техно и сознавать, что подлинным оружием является информация, и именно в ней заключены все пути освобождения мира, поскольку работает она не с телом, но разумом.
Идея когнитивного фронта – это идея производства информационных оазисов инакомыслия, которые бы могли стать почвой для произрастания общества, чье прямое действие будет куда более осмысленным и конструктивным, нежели все эти игры страстей, заканчивающиеся расходом мятежников и их оппонентов, которые тоже, в общем-то, люди, и части одного целого.
Информационный оазис – это бомба данных; предложение путешествия сквозь контент, лежащий за пределами официального эфира, установленных норм и навязанных порядков. Вчерашний день тяготеет к формированию статичного сознания с неизменным набором представлений и установок. Стабильное общество зиждется на удобном гражданине с ограниченным представлением об устройстве социального целого. Поэтому любой прирост осведомлённости, любая новая информация, выталкивает человека из интеллектуальной и гражданской оторопи.