Лакан утверждает, что язык является “базовым социальным институтом”; что человек – это “животное символическое”; что речь порождает вещи; что слова – реальнее вещей; что в речи бессознательное утрачивает хаотичность; что текст – это не просто способ графической организации смыслов, а кузница восприятия, и, следовательно, самой реальности. Такое прочтение медиа речи определяет её демиургом сознания, и объятого им бытия; территорией, где человек мыслит и, значит, существует; где человек – собственно, человек.
Означает ли это, что каждый вне текста – не каждый, и нет человека вне текста – есть разве что тело, включённое в неразрывную вязь сущего как суммы единиц; буря жизни, вмещающая все планеты, галактики, солнца, весь космос; и только культура, как брызг горделивой биологической частицы, способна начертать в этом захватывающем кошмаре условные домики, их обитателей?
Лакановское словоблудие убедительно до тех пор, пока не покидает кабинета. Тот, кто его покинул, и путешествует по мирам, знает: бывает, оказываешься в ситуации, когда язык предстаёт лишь кожурой, и двое, не зная ни языков друг друга, ни третьего языка, могут “беседовать” часами.
Такое общение принадлежит невербальному порядку, и возникает, безусловно, не всегда. Но, случается, намекая на то, что нами забыт или ещё не открыт более совершенный способ общения – вавилонский человек, гуляющий по свету с универсальной музыкой во рту.