Оргазм есть естественный телесный позыв к феминистской политике. — Н. Вульф Если разговоры о праве на однополый брак, аборт или эвтаназию неизменно раскалывают общество на консерваторов и прогрессоров, то право продавать и покупать секс остаётся точкой, в которой общий язык умудряются находить и непримиримые племена – например, патриархалы и феминисты. Одни кричат о непристойности, другие – об эксплуатации, и всё это в итоге производит запрет, усугубляющий как стигму, связанную с проституцией, так и сексуальные репрессии.
Запретительная мораль основана на религиозной биопатии. Консерваторы боятся physis, и потому предсказуемо подавляют всё, что связано с сексом, кроме репродукции. Другое дело – феминисты. Пускай феминизм и является зонтиком для целого множества разнообразных течений и групп, вне зависимости от различий в их идеологиях, императив, собственно, феминистского – эмансипация эротической природы. Без неё невозможны ни преодоление патриархальной структуры традиционного общества, ни гуманистические метаморфозы. Феминизм, выступающий против такой эмансипации, – не феминизм, но чёрный вагинизм усатой кофты, который, под предлогом борьбы с патриархатом, становится его агентом, и лишь углубляет подавление Эроса – в частности, осуждает проституцию и идею её легализации/декриминализации.
Дабы, впрочем, не закрывать глаза на тот факт, что чёрный вагинизм является одним из существенных течений феминистского движения, я буду использовать для его определения полемичное понятие патриархальный феминизм. Оный и его персоналии заслуживают, конечно, отдельной критики; в данном тексте я коснусь лишь антипорнографического отношения к проституции и её социальных производных. Тема эта не нова, но, увы, не утратила свою актуальность, поскольку стигма и запрет в отношении проституции сохраняются в большинстве обществ.
ЧЕЛОВЕК-ОБЪЕКТ
Патриархальный феминизм осуждает объективирующий взгляд: мол, это плохо, если, глядя на человека, вы испытываете интерес не столько к его внутреннему миру и личности, сколько к телу или отдельным его частям. При всей своей политической благости, подобное отношение напоминает прицерковный морализм, порицающий «низменные инстинкты».
Я могу понять тех, кому неприятно обнаружить себя объективированным, но есть нечто глубоко авторитарное в желании контролировать взгляд Другого, и, в частности, – его импульсивный, объективирующий взгляд. Осуждать сам такой взгляд значит обвинять Другого в мыслепреступлении, подвергать его живой порыв фашизоидной этизации.
Патриархален не сам объективирующий взгляд, который происходит из недр нашей животной природы, но, с одной стороны, его «материализация» вопреки воли Другого, с другой – оценка такого взгляда сквозь призму отношений власти – объективироваться или быть объективированным. В эллинском смысле, это разница между активным, которое полагается добродетелью мужского polis, и пассивным – т.е. «женским», рабским, постыдным, гинекейским. Иными словами, осуждение объективирующего взгляда наследует и поддерживает патриархальную иерархию доминирования. В осуждении этом феминист попадает в ловушку. Вместо того, чтобы эмансипироваться посредством развития своего существа, он силится контролировать существо Другого. Здесь тут же возникает противоречие: не мочь не объективировать и осуждать объективизацию означает оказаться в ситуации неразрешимого стресса, лицемерия и чувства вины, которое суть «психическое воплощение раболепия».
Выходом из этого лабиринта является отказ от этической оценки, и принятие объективирующего взгляда, как одного из возможных и естественных взглядов, продиктованных психо-биологией. Конечно, не все, что диктуется биологией, должно пережить эволюционные жернова культуры, но, убеждён, у человечества только тогда появится будущее вне авторитарного, когда мы прекратим репрессировать свою природу и противопоставлять человека животному, измышляя себя этаким полу-существом. Человек есть био-культурный и психо-технологический субъект. Его невозможно свести к химере нравственного упрощения.
Следует разделять сам объективирующий взгляд и патриархальную культуру, позволяющую ему конвертироваться в беспардонное действие, без согласия на то со стороны автономии Другого. Объективирующий взгляд патриархален лишь в слепом настоянии себя. Вся его проблематика разрешается умением адекватно считывать сигналы друг друга. Уважение заключается не в том, чтобы в принципе не смотреть объективируя, но в понимании сигнала отвержения такого взгляда.
САМОДОСТАТОЧНАЯ ПОХОТЬ
Чтобы там не теоретизировали благочестивцы, но богатый внутренний мир не является обязательным условием для получения сексуального удовольствия. Человек не должен компенсировать своё желание к Другому какими-либо дополнительными, более возвышенными и похвальными, мотивами. Сексуальное желание уже само по себе – достаточный мотив: искренний и непосредственный.
Иногда всё just about sex, и нет ничего постыдного в том, если одни нам интересы как многомерные индивидуальности, а другие – как промелькнувшие телесные союзы половых признаков и эротических темпераментов, созвездия губ, членов и анальных отверстий, кожи, волос и влагалищ, ногтей и костей, подбородков и жил.
Нет ничего анти-феминистского в желании «трахнуть эту жопу». Такое желание не исключает ни возможности уважения, ни возможности построения в дальнейшем каких-либо других форм отношений.
Похоть не способна на кастрацию любви. Она может сопутствовать это чувство, или существовать автономно. И в том и в другом случае приключается человек.
Там, где интересы и желания сторон совпадают, повод для критики или вмешательства попросту отсутствует. Этическое осуждение сексуального согласия является проявлением авторитарного мышления и потому должно отвергаться теми, кто устремлён к реальному освобождению своего существа.
ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ПРИНУЖДЕНИЕ К ПРОСТИТУЦИИ
По данным Международной организации труда, большинство женщин «выбирают» проституцию по экономическим причинам. Конечно, но выбор этот свободен не больше, чем животные на скотобойне, выбирающие смерть. — Диана Пост, правозащитник
Эти слова – пример «прогрессивного» пуританского ханжества. Все мы в той или иной степени являемся жертвами экономических причин. Спрашивается, чем мужчины и женщины, выбирающие проституцию, отличаются от мужчин и женщин, продающих хот-доги в тележке на колёсах? По сути, только тем, что одна работа легальна, и потому её исполнители могут рассчитывать на социальную защиту, а другая – нет, и это усугубляет социальную язву, превращая тысячи пролетариев плоти в беззащитных «преступников».
Если вы хотите исключить из проституции тех, кто и сам бы хотел из неё исключиться, но по экономическим причинам не может этого сделать, – выступайте за экономические реформы, запрещайте капитализм, а не проституцию. Запрет на неё всё равно не решает проблему принуждения к выбору, не делает людей сытыми, здоровыми и защищёнными.
НАСИЛИЕ И ВЕНЕРА
Уязвимость сексуального пролетариата проистекает не из природы того труда, который он для себя избрал, но из социокультурных обстоятельств, в которых этот труд происходит.
Между криминализацией проституции и насилием, её окружающим, существует прямая причинно-следственная связь: находясь в нелегальном положении, секс-работник избегает контактов с властями и, скорее всего, не станет обращаться в полицию, если с ним что-нибудь случится – например, избиение или изнасилование. Избивающий или насилующий субъект, в свою очередь, знает об этом и, соответственно, действует без оглядки на закон. В конце концов, культура говорит ему, что перед ним «всего лишь шлюха», «какая-то блядь». Полиция же склонна реагировать на жалобы проституток словами: «А чего вы ждали?» .
Нуждаясь в защите, секс-работник обратится к сутенёру, который является низовой частью организованной преступности и предпочитает использовать угрозы, насилие и крэк, чтобы удерживать проститутку на привязи. При нынешнем, запретительном положении вещей, большинство из проституток окончат больными, наркозависимыми или мёртвыми.
Запрет порождает преступный контекст. Криминализируя проституцию, общество утверждает её стигму, маркирует часть себя легитимным объектом презрения, и принуждает её существовать в опасных для здоровья и жизни обстоятельствах. Это политика лицемерной расправы с проститутками, которые лишены гражданских прав и последовательно исключаются из общественного договора.
Проституция будет существовать до тех пор, пока будет существовать человек. Как и в случае с алкоголем и наркотиками, запрет на неё не является адекватной реакцией на реальность. Альтернативой авторитарному обществу инфантильных моралистов является общество, где люди самостоятельно распоряжаются своими телами и жизнями; общество, где ты и только ты решаешь, продавать тебе свой секс, покупать ли его, или не делать ни того, ни другого.
ЛЕГАЛИЗАЦИЯ ИЛИ ДЕКРИМИНАЛИЗАЦИЯ?
Предметом политического спора является путь спасения проституции из её нынешнего положения — легализация или декриминализация.
Легализация институализирует проституцию и отчуждает её у криминальных синдикатов государству. Идея легализации в том, чтобы регулировать то, что невозможно запретить. Структура, состоящая из проституток, сутенеров и борделей остаётся, но обрастает бюрократическим аппаратом. Это позволяет проституткам создавать профсоюзы и защищать свои гражданские права, а государству – пополнять бюджет за счёт соответствующего налогообложения, обязывать секс-работников и их клиентов проходить регулярные медосмотры на предмет венерических заболеваний. Кроме того, при легализации проституции исчезает один из источников коррупции в правоохранительных органах.
С точки зрения про-сексуального феминизма от перемены мест слагаемых сумма не меняется: в случае легализации государство заменяет собой сутенёра, эксплуатация продолжается. Альтернатива – декриминализация, при которой проституция не регулируется, но и не запрещается. Человек сам решает, на каких основаниях вступать в сексуальные отношения с Другим: по любви, за деньги, услуги или стихи. Никто в это не вмешивается. Случаи насилия и рабства рассматриваются на общих основаниях. Секс становится личным делом каждого.
Какой бы из вышеобозначенных путей не казался наилучшим, и безотносительно культуры и страны, в которой он реализуется, – за любой формой отказа от запретительной политики в отношении проституции всегда и везде следует снижение количества изнасилований, уровня венерических заболеваний, психопатии и неудовлетворённости на почве сексуального напряжения.
У легализации/декриминализации попросту не существует рациональной и аргументированной оппозиции. Разве что нынешняя реальность, где общество, запрещающее проституцию, является причиной тех бед, в которых её обвиняет, и целая область общественной жизни, таким образом, вынуждена существовать в форме разверзающегося социального кошмара.
Смена статуса преобразит проституцию, сделает её по-настоящему полезным гражданским институтом; поспособствует либерализации секса и отчуждению этого источника свободы и удовольствия у авторитарного института моногамной семьи, отравляющей своей сексуальной репрессией все измерения межличностных отношений, включая дружбу, близость и любовь.