На видео по ссылке – стерилизация протеста. Превращаясь в моральное шоу от Amnesty International, лозунги "Russia will be Free" и "Россия без Путина" становятся просто набором обезжиренных слов. Их политический смысл исчезает. Остаётся поза добра. Причина этому – в контексте. По иронии судьбы, бунт феминисток Pussy Riot разыгрывает себя в Barclays Center, совладельцем которого является русский олигарх Михаил Прохоров, чей фаллос благословлял сам Волдеморт. Здесь не увидишь лазерных амвонов, негры не рядятся в алтарниц, а под куполом не вращается дискобол в форме святейшего патриарха. Тем не менее, происходит спектакль.
Бунт героических кощунниц низвержен до бутоньерки на церемонии отпущения грехов за Гуантанамо. Цена билетов на Дары Волхов для либералов (от $30 до $300) автоматически исключает из восстания тех, кто не может её заплатить. В этом – ключевой американский нарратив: свобода – это $$$.
Мадонна – это Пугачёва. Будучи иконой поп-культуры, она мертва, но продолжает бдить. И всё, на что бросает тень некрополь её вагины, тут же гибнет, становится пустотой: в данном случае, её pussy трансформирует riot в развлечение, и, таким образом, обеззараживает его.
Художник должен понимать: шоу под крылом усопшей матки на дому у олигарха – это поражение на территории символов. Богородица оказалась звездой шоу-бизнеса. Путина она не прогонит, но зато может сплясать.
Эстрада превращает в фарс любой мятеж: металлисты, сжигающие на концертах томики Библии, ничего не сжигают. Люди, скандирующие Fuck da System! покидают залы и возвращаются в свои офисы и супермоллы.
Чисто по-человечески Надю и Машу можно понять – сейчас они едят тот заветный пирог, за кусок от которого так жадно дрались жук и жаба: адвокаты, мужья, депутаты, православные хипстеры. Таков суть отпуск Pussy Riot после клетки. Завтра они вернутся из Джастина Бибера в правозащитную деятельность. Но сегодня они – группа "Тату", чье лесбиянство – это сценическая спекуляция.
Происходящее не значит, что Pussy Riot – конец. Напротив, борьба продолжается. Но происходит там, где нет пьянящих аплодисментов аудитории. Есть только Хуй и балаклава, бросающая ему вызов.