Если бы секс был сугубо физиологическим процессом, нам было бы достаточно тереться о фонарные столбы и пожарные гидранты, чтобы проживать сексуально полноценные жизни. Однако в действительности наши оргазмы не являются самодостаточными. «Человеку нужен человек», — говорит Снаут в «Солярисе» Тарковского. Но ещё в большей мере человеку нужна фантазия. Именно пляска воображения окружает интеракции плоти опиатами эроса. Наша сексуальность — это не столько биологическая данность, сколько превращение этой данности в концепт. Проще говоря, нас прёт не просто от того, что мы вставляем или кто-то вставляет в нас, но также от смыслов, от того, что это значит.
Будучи обитателями традиционных обществ, мы существуем в обстоятельствах сексуального тоталитаризма: нам навязывается единая, консервативная, «правильная» и «хорошая» модель сексуальности, что автоматически делает все прочие модели неправильными и плохими. Встретить любовь, отложить с ней икру, прожить благочестивую моногамную жизнь и умереть добрым человеком считается более достойной стратегией, чем следовать своим желаниям.
Одному хочется как можно скорее завести пригоршню румяных детишек и читать им сказки у камина, другому — ощущать железный шланг в прямой кишке. Обе истории про человека, а человек, как известно, бывает разным. И это здорово. Но его постоянно впрягают в стандарт, принуждают следовать общей для всех норме, как если то, что подходит одному, неизбежно подходит и другому. Вместо того чтобы ебать друг друга, мы ебём друг другу мозги.
Оказавшись в плену стандарта, человек попадает в ситуацию невозможности реализовать себя и свою сексуальность. Загнанный в угол, он начинает искать выход, измышлять альтернативное положение вещей. На помощь ему приходят фантазии, и вот он уже погружается в мечты о тайных романах с загадочными незнакомцами, и так — до отрезвляющего оргазма на ладошку, который возвращает в реальность по ГОСТу: дом — семья — работа.
Спрос рождает предложение, и на другом конце фантазирования возникает индустрия зрелища, обеспечивающая фантазии за мзду. Одно дело представлять, как на твоём члене вращается божество с пуленепробиваемой жопой в форме сердечка, и совсем другое — наблюдать это прямо перед собой, на экране.
Индустриализация чего-либо неизбежно приводит к производству новых стандартов. Когда моя любимая нью-йоркская лаборатория с мороженым только открылась, там продавались самые невероятные вкусы — пиво, огурец, свекла. Сегодня же там в основном клубника, банан и ваниль. Nothing personal, just business. Клубнику, банан и ваниль покупают чаще.
Та же беда с порнографией — индустрия ставит на конвейер стандартизированные фантазии обывателя, и тебе остаётся либо дрочить на клише про медсестру без трусов и сантехника с трубой в штанах, либо вернуться к индивидуальному воображению. Если такое возвращение возможно — тебе, считай, повезло. Потому что многие при попытке соскочить с RedTube обнаруживают, что ничего, кроме этих самых клише, у них в головах не осталось. Как и мышцы, фантазия реагирует на бездействие атрофией.
На фоне паралича воображения в промышленной порнографии, популярность любительского порно вполне объяснима. В отличие от идеалистичных тел X-Art и безликих машин Bang Brothers, видос, который Ленка сняла на веб-камеру, пока ей Пашка заправлял, кажется реальным. Ты видишь людей из плоти и крови, а главное — плюс-минус настоящий секс, с капелькой пота, бегущей по небритому аналу, и без постановочных стонов — только чваки, хрипы и хуйовый свет. Как в жизни!
Если индустриальная порнуха показывает тебе секс, которого не бывает, то порнуха любительская, напротив, вселяет надежду. Вот они — обычные, как и ты, люди, ебутся. И, может, значит, и тебе, временно погрязшему в одной лишь дрочке, уготовано лучшее сексуальное будущее.
Таким образом, любительское порно — это следующий уровень тоталитаризма, поскольку оно эксплуатирует уже не только фантазию, но и надежду. Порнография — естественная часть порядка вещей, при котором весёлая ебля — редкость, элемент военно-промышленного комплекса, сотканного из царей и попов, которые гонят нас на мануфактуры и принуждают к репродукции — производству нового пролетариата. Не удивительно, что сексуальная жизнь при длительном браке — это для многих сущий кошмар. Модель традиционной сексуальности предполагает образование социальной ячейки — семьи. Секс служит средством для этой цели. Когда же ячейка образована, он отмирает за ненадобностью. Остаются ковры и зассанные котом тапки.
Порноиндустрия не мать Тереза: ей плевать, счастлив ли ты, доволен ли своей сексуальной жизнью — просто покупай и дрочи. По самой своей природе порно устремлено к тому, чтобы подменить секс суррогатным зрелищем. В этом — залог его процветающей экономики.
Не поймите меня неправильно: мастурбация — это замечательно. Секс с собой, как и секс с другим, — это секс. Однако между мастурбацией, как чувственным переживанием, и оперативной дрочкой перед сном на плохих калифорнийских актёров есть разница. Каждый фастфуд-оргазм перед экраном есть капитуляция воли и гарантия, что фантазия никогда не воплотится. Ты не последуешь за ней до конца, пока простой и быстрый способ кончить будет оставаться для тебя предпочтительней реальной пляски мяс и чувств.
Выходом из праздника депрессивного онанизма является коммуникация с собственными фантазиями, а не их промышленное протезирование. Довольно следовать консервативному стандарту сексуальности и расходовать жизнь на случку и воздержание. Взрослые и самостоятельные индивиды не должны чувствовать стыда, предлагая друг другу секс так, как они обычно предлагают совместный поход в кино или ресторан. Соглашаться на такое предложение или нет — дело индивидуальное. Ясно одно: мечты нужно воплощать, а не выдрачивать.