Роль психотерапевта в моей жизни выполняют сетевые шутеры. Чем тупее, тем лучше. Когда весь мир – это повод для мысли, возможность выключить мозги и отдохнуть – большое дело. Но в этот раз что-то пошло не так. Расстреливая очередного миротворца в цифровом Афганистане, я, вдруг, почувствовал себя, как дома, и невольно задумался о причинах этого неожиданного чувства. 1
Когда ты живёшь подолгу на одном месте, понятие дома сводится к твоему непосредственному жилищу. Однако в более широком смысле дом – это привычная территория: не только, собственно, квартира, но и окружающие её улицы. Парк, где ты выгуливаешь собаку, магазин, в котором покупаешь хлеб; кроме того, погода, интонации прохожих, и то, какой именно серый у неба в непогоду – всё это тоже часть твоего дома, нечто протоптанное и вписанное в твоё сознание как ландшафт повседневности. Казалось бы, при чём здесь сетевые шутеры?
Частью игрового процесса в сетевых шутерах является то обстоятельство, что игроки сражаются друг с другом на одних и тех же картах: всё те же уровни – из раза в раз, и так месяцами, пока ты не достигаешь статуса ветерана 80-го ранга (обычно это происходит как раз в тот момент, когда в продажу поступает следующая часть игровой франшизы). Вот уже много лет я нахожусь в пути, и постоянно меняю место жительства. Ни одно из мест не успевает стать моим домом, поскольку я покидаю его прежде, чем пустить корни в почву. И, тем не менее, я обратил внимание, что карты шутеров, в которые я регулярно играю, становятся частью моего ландшафта. Их закоулки спаяны в моём сознании с закоулками города, где я живу, как если и те, и другие находятся в одном пространстве. Это говорит о том, что область жизни простирается за пределы плотной реальности, а виртуальность не сводится к сервису вроде газеты. Сайты образуют территории непосредственной жизни. Экраны – это и не окна, и не плоскости, а порталы, ведущие в продолжение бытия.
Единственное место, где я могу увидеть свою семью – междумирье, возникающее на перекрёстке двух "скайпов". Родители из плоти мне больше не доступны, и присутствуют рядом исключительно в форме трансляций. Я не могу к ним прикоснуться, почувствовать, как в них стучат сердца, но мы продолжаемся в жизнях друг друга, встречаясь на местностях, которые пусть и призрачные, но, всё же, – за пределами сна. Развитие медиа, в этом смысле, является развитием дверного проёма: письмо переносит мысль, телефон – голос, экран – плоский образ. Чем дальше, тем больше вмещается тела, и вскоре, очевидно, мы научимся вылезать друг у друга из экранов целиком – существовать параллельно в мирах.
Чувство, возникающее во мне при виде френдленты Фейсбука, аналогично чувству, которое вызывает у меня железная дорога, рядом с которой я родился и вырос. Пусть и не в той же степени, но по тому же принципу – нечто, что я видел изо дня в день стало моим домом. Между беседкой и окном чата нет особой разницы – и там, и там человек ищет человека. То, что подобная социализация происходит и на виртуальной почве доказывает, что Сеть уже достаточно обжита в пене дней, и может считаться полноценным продолжением настоящего.
2
Если наше общество существует над географией, то как это влияет на то, что мы зовём страной или нацией? Ну или взять, к примеру, эмиграцию – раньше она означала социальное самоубийство: человек уезжал из страны и прекращал существовать в её пространстве. Сегодня же можно уехать за тридевять земель, и всё равно оставаться подключённым к обществу, где уже нет твоего тела.
Превращение глобальной виртуальности в социальное пространство открывает новые возможности для расширения общества. В конце концов, социум – это культура, и, значит, информация. Чистая метафизика. Если мы можем создавать новые культурные территории в виртуальности, то и не ограничены социо-политическими обстоятельствами конкретной страны. Если нам не хватает тех или иных локаций, мы можем создавать их с помощью VR, переживающей сейчас настоящую революцию. "Виртуальная реальность может стать самой социальной платформой", – сообщает нам Марк Цукерберг, купивший Oculus за $2 млрд.
Культурная провинция больше не является приговором, поскольку простирается за пределы себя, в основу города – мир грёз. Вопрос лишь в статусе пространств. Чем развитей общество, тем оно сложнее, и тем более легитимны в нём концептуальные территории фантазий. Мы больше не считаем виртуальность полуфабрикатом – она вписана в ткань бытия. Дополняя наши страны и общества сетевыми просторами, мы превозмогаем границы государств и культур. И если раньше это происходило на плоскости, которой были наши мониторы, то сегодня, с помощью VR-технологий, мы, наконец-то, можем шагнуть в зазеркалье таких же объемных миров, как и тот, из которого мы изначально.
Фантастическое становится обыденным, и мы оказываемся на пороге эпохи, где творение общества напоминает дизайн уровней. Чтобы не оказаться на обочине этого процесса в него необходимо включаться уже сегодня. Тем более ввиду того, что социальные сети существенно ограничивают наши коммуникации, делают их тоннельными, запертыми от всего неполайканного, и адаптированными сугубо под рекламодателя. Если виртуальность реальна, то и реальна власть, которой обладают над нами модераторы социальных платформ. Будучи собственностью частных корпораций, эти платформы существуют вне демократии. Что в США, что в Мордоре мы все – жители диктатур. Наша свобода зависит от нашей способности создавать альтернативные социальные территории.