Среди всех шайтанов и бафометов худшим является Люцифер. Худшим не потому, что зло, но потому что свет. В самом его дизайне присутствует отчаянная попытка договориться со смертью – ангел падший, и, всё же, светоносный. Те, кто его выдумал, видимо, перепугались собственных фантазий о содержании темноты, и скатились до компромисса – дьявола, несущего свет: да, он, конечно, плохой, но, всё же, чуточку хороший – пусть падший, но ангел, и не какой-то там, а любимец Творца. Короче, так обычно говорят о бывших, которые по-прежнему заводят, хоть и гады... Природа же компромиссов не ведает и, в отличие от Сатаны, лишена злодейского умысла, который бы всё объяснял. В ужасе перед её равнодушным серпом, – перспективой сгинуть в любую секунду без какой-либо на то причины, как это происходит со всеми прочими зверьми – человек придумывает Дьявола, и так спасается от страха перед мглой: бежит на свет, в объятия культуры, к Люциферу.
Случайность смерти кажется невыносимой. Она вдохновляет на басни. Чертовщина с рогами понятна, и потому не так жутка, как невозмутимое озеро, чье дно кишит печальными утопленниками. Чтобы не погружаться к ним в его холодный мрак, человек выдумывает обитающее там чудище – монстры лучше неизвестности.
И, всё же, подчас мы дерзаем во мглу. Люцифер – это наука, призванная покончить с трансом небесного божества. Обещание его царства более не прекращает тревогу. Эта тревога отступает только в вере. Однако чем больше мы узнаём, тем сложнее верить, баюкая себя опиатами религиозного фольклора. Человеку мыслящему требуются куда более сложные иллюзии, чем сказки про еврейских зомби. Так нарождается мегаполис. Его жителям кажется, что мозг – это фонарь, способный развеять туман, и обрести, наконец, такое разумение процессов и вещей, которое не смогут пошатнуть шепоты из теней. Ночь, впрочем, всё равно наступает, и тени шепчут; под одеждой снова зачесалась шерсть.