“Моё лицо унесло выстрелом из дробовика. А ты как решил стать художником?” – спрашивает Джерри, добродушно моргая единственным глазом. Я не могу найти в его лице точку опоры – всё в нём кричит; за что зацепиться, куда смотреть, на чём остановить взгляд: торчащий клык, дыра по центру головы, нос набекрень? Я выбираю уцелевший глаз. “Он еле видит. Но зато он есть – с ним лучше, чем без него, — смеется Джерри. — Ты мне ответишь на вопрос, или так и будешь стоять-тушеваться?”. Мне неловко говорить о себе. На фоне человека, который пережил выстрел в лицо, всякое моё слово кажется карлицей. Но Джерри настаивает.
– Попав в Америку, я потерял язык. Точнее ближних, которые бы его понимали. Стал временно бессловесным. Мне пришлось снова учиться общаться. Так я открыл для себя фотографию. Она даёт мне повод знакомиться с незнакомцами; узнавать людей, и себя через них; попадать туда, куда бы я просто так не попал. Ну и потом… все мы умрём. А фото останутся – и мы на них продолжим жить”.
– Ну нормал. Смерть не самое худшее, брат. Люди бывают хуже смерти. Не потому, что плохие. Им просто страшно. Всем страшно. Ты запомни: нет зла – есть страх.
Джерри ухмыляется и проходящая мимо старушка визжит. Он опускает лицо, и быстро набрасывает на свою голову плед. Так обычно поступают с попугаем.
“Я бы хотел перед ней извиниться, подойти, успокоить, сказать, чтобы не боялась, но её тогда точно не откачают”.
Визги и обмороки – это ещё что. Бывает, Джерри осмеивают. Подчас избивают. “Люди не видят в нём человека, – объясняет мне Сьюзен из Центра Бездомных. – Для многих он чудовище, беззащитный монстр. Дети его боятся, а папаш это злит. Подростки любят подколоть, охранники, менты... Никто не хочет его видеть”.
“Так как же это с тобой случилось?”, – спрашиваю я у Джерри.
“Стоял-ждал автобус на остановке, и, вдруг, хлоп – темно, ничего не помню. Кто-то выстрелил мне в лицо. Недавно годовщина была – вот уже десять лет я такой. За что? Зачем? Не знаю… Лучше бы на метро поехал”.
Понимать Джерри сложно. Он, в основном, мычит, брызжет слюной из беззубого рта. Чтобы разобрать его слова, мне приходится наклоняться под капель жиж, и снова краснеть за то, как ещё несколько минут назад я жаловался ему на свои “сложности” с общением. Сколько же сил ему требуется, чтобы просыпаться и продолжать дышать в таком состоянии? “Просто всё хочет жить, брат”.
Даже закрыв глаза, я продолжаю видеть это засасывающее, невозможное лицо. Лицо, которое напоминает о том, что у тебя нет проблем. Вообще. Никаких. Если Джерри способен улыбаться, то с какой стати ты повесил нос?
“А в Украине есть бездомные?”, — спрашивает Джерри. “Есть!”. “Ты покажи им там моё лицо, пусть не думают, что Америка – это рай. Мне тут часто говорят, что моё место в Музее Современного Искусства. Не знаю. Я сплю на лавочке перед этим музеем. Внутрь меня не пускают”.