Как и все, кто когда-либо обращался к экстрасенсу, Ланика была вождём племени в прошлой жизни. Я не против поговорить с ней о “матери Гее”, в лоно которой “нам всем предстоит вернуться”, чтобы “найти себя”. В конце концов, она разденется и позволит мне смотреть на свои кости. Вот они движутся под кожей, словно сабли, слагаются в анатомические геометрии, напоминают питонов, и всё это – для меня. С Ланикой я открываю разницу между моделью и музой – последняя не является вазой; это не просто красивая вещь. Муза помогает тебе выйти из берегов, пройти дальше: туда, где заканчивается профессионал, и начинается художник. Образ, который я ищу, лежит за гранью приличий, в области личного, – того, ключом к чему является поцелуй. Его невозможность превращает Ланику в повод для искусства.
“Что ты хочешь, чтобы я надела?”. “Достаточно кожи”. При виде голого тела у меня в ушах шумит лес. За городским ажиотажем вокруг наготы, под этим волнением, мелькает нечто забытое, животное, запах тёплой земли. Рёбра Ланики не случайно напоминают кротовьи траншеи. Вода разбивается о них вдребезги – теперь её спина покрыта весной, и в каждом брызге отражаюсь я. “Будто тысячи глаз паука”, – говорю. Она без понятия. Ей хочется послушать хип-хоп.
“Я даю имена цветам. Вот, например, Зизи. Мне подарил её шаман из Аргентины. Он мне прямо в этой гостиной устроил церемонию Аяуаска. Было здорово! Чувак оказался милахой. Говорил, что может одолжить мне денег, если надо…”. “Сколько взял?”. “Перед началом $100, и сколько-то ещё в середине…”.
Девушка Ланики уехала на конференцию в Испанию, оставив ей пустую квартиру в корейском квартале. “Проклятые лесбиянки!” — говорит мне Ланика. Я пытаюсь понять, как это согласуется с её Эрикой. “Да я просто ненавижу ярлыки: геи, лесбиянки, мужчины, женщины… Человек тебе либо нравится, либо нет. Вот и всё. Но им, видите ли, подавай сознательность, на ЛГБТ-митинг пиздуй. А я не хочу ходить с табличкой “ЛЕСБУХА” на лбу. У меня, блядь, есть имя. Я – человек, и мне нравятся люди: и парни, и девушки. Не важно, кто ты – я тебя доведу до оргазма. Общество требует от меня определиться. Я могу быть гетеро, могу быть лесбиянкой, – это считается нормальным. Но если я би, то у всех для меня одно слово – шлюха”
На диван падает буч Кристалл – мягкая и добродушная, как буханка хлеба. Весь мякиш её тела покрыт именами её бывших любовниц. Кристалл сообщает, что во вселенной нет лучших партнёров, чем сексуально-репрессированные христианские женщины в возрасте от 40.
“Они тупо слетают с катушек в постелях, чувак. Творят чумовые вещи. Всю свою жизнь они стыдились, всё себе запрещали, чувствовали какую-то вину. Но вот тебе сорокет, и ты уже как бы понимаешь, что умрёшь. В общем, когда они срываются с цепи, берегись — пролижут до кости”
Рассматривая мой бритый череп, Кристалл интересуется как я отношусь к идеям Адольфа Гитлера.
– Бриться налысо меня подбил мой киевский друг. Под канделябрами его золотых кудрей я узнал, что лысая голова превращается в клитор. Буддистам известно, что удаление волос прочищает мозги. Это, пожалуй, единственная эзотерика, которая подтверждается моей практикой. И в тот же миг, побрившись наголо, я становлюсь агрессивнее. Будто сам знак моей причёски навивает мне некоторое гопничество. Боюсь представить, что можно натворить, нарядившись в священника. Все эти дети, церковь, рты...
Слушая меня, Ланика смотрит в недра пространства, и, похоже, затерялась в своих внутренних залах. Как и везде, детство в Америке – это пора травм, сокрытая под саркофагом сюсюканья и бесправия, которое позже назовут беззаботностью.
– Я тоже была лысой. Правда, не по своей воле. Мне было 13 и я встречалась с этим 16-летним парнем. Мама это не одобряла, а когда узнала о нашем романе, прочитала молитву, избила меня до потери сознания, и пока я была в отключке побрила. На утро всё болит, ничего не соображаю, а она повела меня в Уоллмарт, где принялась ходить со мной по торговым рядам, выкрикивая: "У моей дочери был секс!". Мне было ужасно стыдно. С тех пор я крайне не религиозный человек. До 19 лет я никому не рассказывала ни об этом случае, ни о всех тех случаях, когда мама меня избивала проводом. Всё это во мне копилось. И вот однажды, пару лет назад, мы с моей девушкой вышли из бара, где до этого нюхали кокс и пили эль под названием “Сучка в ярости”. Ну и короче сцепились там на улице с одной девкой. Я её отметелила бутылкой, что-то там поломала, но не насмерть. Короче, мне ещё повезло – я отсидела в тюрьме только 8 месяцев, тогда как мне грозило 5-10 лет, прикинь? Судья, классная тётка, сказала мне, что я её победа. С тех пор я даже как-то зауважала нашу исправительную систему, бросила пить.
Пока я пытаюсь достать со дна горла язык, на руки Ланики запрыгивает Блэйз – мохнатое недоразумение размером с сумочку для косметички, и начинает выть, как полицейская сирена.