Одной из характерных особенностей современных коммуникаций является то, что всякое сообщение звучит и воспринимается одновременно во множестве разных контекстов. Так, например, критика положения женщин в ряде мусульманских обществ автоматически стимулирует анти-иммиграционную риторику, и наоборот – левый протекционизм в отношении Ислама способствует не только толерантности к мигрантам в Европе, но и сохранению тех консервативных культурных установок, которые, собственно, и приводят к кислотным ожогам на женских лицах. Это – следствие глобализированной информационной среды. Сообщение лишилось локального центра тяжести. Даже будучи оформленным с помощью национального языка, оно всё равно подвергается переводу в социальных сетях, и таким образом участвует в глобальном обмене информацией. Призыв к человечности здесь подчас оборачивается призывом к людоедству там. Отвечать за базар становится тяжелее.
Мы все друг с другом вроде как повязаны в сетях, география не имеет значения. И, всё же, попадая в украинский контекст, актуальная для западной молодёжи мода на социализм начинает звучать как совковая ересь. Пока молодые люди первого мира ищут выход из капитализма, их сверстники из третьего всё никак не доберутся до обещанного изобилия, и потому продолжают к нему стремиться. Отсылки к Марксу, критика империализма, призыв к солидарности трудящихся – всё это кажется им скисшей челюстью их бабушки: Георгиевской лентой. За пределами постсоветского пространства всё с точностью до наоборот: “Георгиевской лентой” являются оды “либерализму” и “свободному рынку”. Вот в каких перцептивных обстоятельствах нам приходится искать друг с другом общий язык.
Упомянутую контекстную асимметрию хорошо иллюстрирует пример McDonalds: если в Америке он окончательно превратился в грязную дыру с несъедобным трэшем для низших слоёв населения, то “на выезде” он вполне себе терпимый фаст-фуд. Это не потому, что “на выезде” у него меньше конкуренции, но потому, что само его качество зависит от географии. Утратив позиции на первом рынке, корпорация пытается сохранить все прочие – в итоге, за пределами Америки “макдональдсы” чище, а их бургеры – вкуснее. Более того, локальный контекст определяет и меню: индийцы почитают коров, корейцы любят острое, а мусульмане не едят свинину, и всё это находит своё отражение в ассортименте McDonalds.
Здесь содержится важный урок: мир неоднороден, и потому в нём невозможно ничего универсального. Точно так же как мы не можем избежать глобализации, точно так же и глобализация не может избежать преломления в локальном. В современности не получится ни запереться в чулане, ни обставить этот чулан по каким-то “общечеловеческим” лекалам. Как и ландшафт зависит от характера местности, так и глобализация обретает местную специфику. Взаимопроникая друг в друга, глобальное и локальное образуют нечто совершенно иное – глокализм.
Сложность нашего положения заключается не в этом смешении, а в невозможности учавствовать в каком-нибудь одном контексте. Мы вынуждены участвовать в них всех и сразу, быть одновременно здесь и повсюду. Не просто “думать глобально и действовать локально”, но находиться в перманентном состоянии политического, культурного и коммуникационного кочевничества между контекстами. В конечном итоге, шизофрения такого состояния и превратит нас в цельное человечество.