Проживая в одном из самых либеральных мегаполисов, я редко сталкиваюсь с консервативным безобразием: нападками на геев, иммигрантов, женщин... Это, конечно, не значит, что ничего подобного здесь не происходит. Однако высокий уровень культуры в больших американских городах влияет на содержание их повседневности. Я понимаю, что расисты и гомофобы никуда не исчезли. Но в моём поле зрения всё чаще оказываются не они, а те, кто в своей праведной борьбе с ними превращается в нечто не менее безобразное. Речь о либеральной пионерии, пытающейся очистить пространство культуры от любых проявлений человеческой мглы. Одно дело изгонять её из юридических механик, и другое – из самого мышления, которое должно оставаться открытым для любых движений смысла. В противном случае, мысли подменяются догмами, а люди кретинами.
Говорить об этом легко, когда твой душитель исходит из чуждой тебе идеологии. Всё усложняется, когда его ценности – это, в общем-то, твои ценности, и разница лишь в методах борьбы за то, что вы называете прогрессом. Критика такого “прогрессивного опрессора”, волей-неволей, подрывает авторитет вполне себе здравых идей, и питает вашего общего противника – консерватора. Остаётся либо поддакивать “своим”, безотносительно их вменяемости, либо подыгрывать “чужим”. Критикуя американских феминисток за их нападки на мастурбирующих комиков, я подрываю развитие движения за права женщин на постсоветском пространстве, где каждый пивной свищ только и ждёт, что новых аргументов в пользу права пердеть с дивана в тапок. Тем не менее, свобода мысли важнее корпоративной этики. Важно общаться без купюр.
Осмысляя проявления репрессивного в демократическом обществе, я пытаюсь найти выход из удушья, которым сопутствуется любая человеческая организация – в том числе, т.н. свободное общество, или Первый мир. Я не знаю, есть ли ему альтернатива, и возможна ли она вообще, но привыкнуть к удушью у меня не получается. Фашизм, феминизм, хуизм... всё во мне щериться, когда на пути моего желания возникает Причина поперхнуться мечтой, и принести себя в жертву чему-то "более значительному", чем собственное счастье.
Если в Украине моим противником был архаичный националист, то в Америке им стал борец “за всё хорошее против всего плохого”. Я увидел его в собственном зеркале. Он, как и его правый противник, готов затыкать неугодные рты, и разводить свою "комиссию по морали". Никто из нас не становится злодеем умышленно. Мы все исходим из лучших побуждений: один душит ради "бога", другой ради "социальной справедливости"...
Не важно какими ценностями прикрыта удавка цензуры. Всё, что встаёт на пути свободомыслия, следует понимать как попытку унификации мышления – то есть, фашизм. Я это переживаю как репрессию. Одни мне говорят, что мой секс – это грех, другие, что в нём притаился насильник. Краски разные, смысл всё тот же: ты – плохой, тебя нужно сделать хорошим. Отвечаю: на хуй!
Мы продолжаем жить в мире, где идея того, что мы все заслуживаем права на возможность высказаться публично, вне зависимости от наших взглядов, – это крамола. Что, и фашистам можно говорить? Да. И фашистам. В противном случае, нам следует прекратить заштукатуривать стремление к своей диктате музыкой слов о правах человека. Смешно, когда разговор о равенстве начинается с того, что твой собеседник сообщает тебе, мол, ты – белый гетеро-хуй, и твоё мнение не в счёт. Либо мы признаём содружество равных, либо всё это просто очередная попытка пересмотра того, кто будет сверху. Я понимаю, что сегодня – время жертв, и идентификации себя через обиду и травму. Однако степень нашей угнетённости никоим образом не делает из нас нечто большее, чем людей, – несовершенных; с подвалом, с дичью, с вкраплениями мглы.
Какими бы ни были наши взгляды, фундаментальным условием диалога является возможность свободно выражать свои мысли. Отвечая на правый ренессанс либеральным морализмом, сторонники прогрессивных ценностей их не только девальвируют, но и способствуют формированию болезненного климата, при котором фашизм и людоедство обретают контр-культурную привлекательность. Чем истеричнее становятся сторонники добра, тем острее хочется набить себе свастику на белый хуй, и трясти им над политкорректными головами безумных мамок. Не против демократии. Не против феминизма. Против ужимок и запретов, в какие бы красивые обёртки они не заворачивались.