Несмотря на то, что о глобальном потеплении говорит и жук, и жаба, климат ещё не стал для мира ключевым драйвером политических решений. К тому всё идёт, ну а пока демократический мейнстрим продолжает смотреть на будущее сквозь призму более традиционной для себя повестки прав и свобод. Появление в лучах закатного неолиберального солнца новых правых и левых воспринимается его адептами скорее как откат, нежели как продолжение истории, которая была объявлена закончившейся. Не пора ли нам поговорить о погоде?
1/ ОСАДКИ
В результате победы капитализма в Холодной войне, неолиберальный образ будущего заполнял горизонт все последующие 30 лет, и успел утвердиться как безальтернативный. В соответствии с его нарративом, исход из авторитаризма в демократию происходит посредством либерализации экономики. Свобода рынка и свобода человека отождествлены. Идеальный гражданин – это индивидуалист-предприниматель. Моральным обоснованием для его эго-дарвинизма выступает максима: богатства превращаются в гей-браки.
И всё бы хорошо, но сытость, требующаяся для реализации данного образа, возможна лишь как привилегия меньшинства за счёт всех остальных. Право белых мужчин гулять под ручку по Сан Франциско, средняя стоимость аренды однокомнатной квартиры в котором равна $3500, оплачивается эксплуатацией “цветных” периферий: как внутри метрополии, так и за океаном. Дорого? Вали в Алабаму, где только что запретили аборты. Там дешевле. В этом смысле, нельзя забывать, что когда очередной венчурный хипстер из Силиконки делится своим оптимизмом по поводу будущего, делает он это на зарплате в сто тире двести и более сотен тысяч долларов – то есть, из положения, которое большинству того самого человечества и не снилось.
Неравенство, – это фундаментальное “но” капитализма, – делает утопичными его демократические притязания. Без равенства нет демократии. То, что ею зовётся в капиталистическом обществе – это скорее квази-демократическая процедура, которая сохраняет статус-кво и воспроизводит классовую систему. А вместе с ней и иерархию доминирования, которая усиливает социальное напряжение, и рано или поздно приводит к рецессии, волнениям, и явлению “сильной руки”.
Демократия – это о ценностях: власти, собственно, demos; равновключённости людей в демократический процесс. Законодательно беспрепятственное участие частного капитала в американских выборах, возможность капитала повлиять на исход демократической процедуры – то есть, на нечто, что касается жизни всех граждан, включая тех, у которых нет средств на покупку политиков и рекламных щитов, вступает в очевидный конфликт с интересами общества, и демократией.
2 / ПЕРЕМЕННАЯ ОБЛАЧНОСТЬ
Неолиберальный капитализм находится в глубоком кризисе, а его апологетика свелась к риторике меньшего зла, что никак не отвечает на хронические язвы самого капитализма: расизм, неравенство, полицейский произвол, военные интервенции… Оптимизм сменился тревожной депрессией. Миллионы людей бегут из ада в Первый мир, ксенофобия на подъеме, популизм тоже, а глобальное потепление и вовсе угрожает существованию нашего вида. Всё это вынуждает задуматься о том, что сегодня считать прогрессивной политикой, и как быть человеком не в светлом будущем “конца истории”, а в условиях конца света.
Одним из вероятных сценариев развития событий является зелёная диктатура. Её непосредственный состав будет зависеть от того, какая политическая тенденция возобладает. Очевидно лишь то, что в самом ближайшем будущем именно глобальное потепление станет определяющей орбитой нашего бытия.
И новые правые, и новые левые знаменуют тенденцию отказа от неолиберальной утопии. И те, и другие возвращают в политику коллектив. И тем, и другим понятно, что в условиях глобальной экологической катастрофы общество обособленных индивидов нежизнеспособно. Масштаб угрозы делает личность второстепенной. И это, пожалуй, самое болезненное осознание, которое нам всем ещё предстоит проглотить после трёх десятилетий пропаганды Me-Me-Me.
Жителям традиционных обществ, впрочем, глотать это всё равно будет легче, чем жителям Первого мира, привыкшим к индивидуализму и самоактуализации через символическое потребление. Накопленный капитал даёт первомирцам фонд выживания. И, в то же, время делает их общества тем очевидным местом под солнцем, куда ринуться все основные волны экологических беженцев.
Воинственный трайбализм правых хоть и поможет им выжить здесь и сейчас, на куске охраняемой территории, но в перспективе обречён. Какими бы прочными ни были скрепы племени, угроза глобального потепления не решается вооружённой изоляцией. Ожидаемый миллиард экологических беженцев превращает границы, а вместе с ними и национальные государства, в преступные пережитки. Какой бы пулемёт ты не поставил на пограничника, людей будет больше, чем пуль. Правые не могут остановить миграцию. И, в то же время, не обладают идеологическими ключами к мирному сосуществованию разнообразия людей отовсюду в рамках общей политической системы. Национальное государство 19-го века сегодня – это всё равно, что бричка на ралли Париж-Дакар.
Таким образом, ни неолиберализм, ни правая реакция, не дают ответов на реальные вызовы глобального потепления. Наоборот – пример того же Трампа иллюстрирует, что правые являются производной капитализма, и, на радость “свободному рынку”, выходят из Парижских соглашений, сообщая нам, что глобальное потепление – это fake news.
3 / РОЗА ВЕТРОВ
У climate change нет локального решения. Преодоление глобального потепления требует глобальной солидарности. И, значит, новый универсалистский проект – достаточно инклюзивный, чтобы мочь вместить разнообразие людей отовсюду, и в то же время ввергающий их цветные массы в единую экологическую повестку.
Зелёная диктатура как принуждение к экологичности, возникает в том случае, если текущая тенденция пробуксовки продолжается, и мировое сообщество не желает менять уклад своей жизни перед лицом экологической катастрофы.
Каковым может быть содержание грядущей зелёной политики? И не возделывает ли нынешний социалистический тренд почву для новой революционной политики?
***
Идею экономического роста сменяет экологическая рациональность: плановое производство товаров первой необходимости, сокращение потребления всего остального; стандартизация жилья, кооперативное хозяйство и т.д.
Накопленный правящим классом капитал изымается и перераспределяется. Не из моральных соображений справедливости, не ради “диктатуры пролетариата” или “торжества нации”, а руководствуясь экологической целесообразностью.
С частными домами, тысячами видов кроссовок, и досужими авиаперелетами, как одной из самых захватывающих, и в то же время вредоносных для природы практик, придётся распрощаться. В мире дефицита социального жилья, школ и больниц нет места ни частному бассейну, ни полёту на шопинг в Берлин.
Все стратегические производства обобществляются. Фармацевты, ещё вчера производившие лекарственные товары для “big pharma”; айтишники, писавшие код для эппа, помогающего подобрать цвет штанов под кепку; инженеры, создавшие кабриолеты для летних прогулок по дорогам Монако – все они направлены на проект выживания, обрели смысл жизни, и вместо профита приносят пользу.
Содержанием образования являются навыки выживания, экологическая сознательность, эгалитаризм и связанные с ним идеи, направленные на производство функционального разнообразия при глобальной миграции.
Функцией феминизма становится не только эмансипация, но и сокращение деторождения в условиях перенаселения. Апокалиптический секс – не о репродукции, а об удовольствии на закате бытия.
***
Так или иначе, глобальное потепление ставит нас перед колоссальным валом политических, культурных, экономических, но главное – этических вызовов. Как не скатиться к людоедству? Можно ли добиться массовой экологичности без массового насилия? Сможем ли мы переосмыслить гуманистическую политику, и сохранить человечность вне неолиберального капитализма и правой военщины – например, в зелёном коммунизме? И не станет ли оный очередной религией со всеми вытекающими отсюда олухами под алтарём со священной морковкой?