Три автобуса, два поезда, и два часа тряски в 35-градусную жару – таковы реалии транзита чёрного человека из Комптона в Чайнатаун. В соответствии с логикой работы общественного транспорта в американском мегаполисе, людям из “гетто” нечего делать в китайском квартале. И, тем не менее, Тейлор здесь – стоит под драконом, и смотрит на меня своим боголиким 17-летним лицом, а я тону в его ямайской мгле. Фото, полученное в результате этого утопления, поднимает со дна тысячу лайков – в том числе, от моих друзей из Ганы, Тринидада, Кении и Южного Централа. И, всё же, нравится оно не всем. “Ты что охуел?, – спрашивает меня подруга из Нигерии. – Зачем ты сделал чёрную кожу такой чёрной?”.
– В смысле? В ней же содержится такая чернота. Это красиво.
– Это не реалистично!
– Что ты называешь реальностью?
– Так, нет, не надо мне тут этой арт-хуйни… Зачем эти эффектики?
– За тем же, за чем ты носишь эти жёлтые штаны: потому что это соответствует твоему настроению, импульсу, чувству прекрасного…
– Штаны я надеваю на себя. А кожу ты затемнил другому человеку.
– Слушай, ну у этой модели действительно тёмная кожа. Я показал ей это фото, оно ей понравилось, она дала мне добро на его публикацию. В чём проблема?
– Магазин H&M, напяливший на чёрного ребёнка худи с надписью “Самая крутая обезьянка в джунглях” для рекламы, тоже получил добро от его родителей. Это не делает ситуацию менее проблематичной. Так нельзя!
– Я могу тебе показать с десяток чёрных фотографов, которые обрабатывают чёрную кожу аналогичным образом.
– Да, но они – чёрные, а ты – белый.
– Это как-то видно на фотографии?
– Ой, та короче. Тебе не понять. Ты не знаешь, каково это быть чёрным, и жить в обществе, которое постоянно напоминает тебе о том, что ты – чёрный, и что эта твоя чернота – повод относиться к тебе как к говну.
– С кем ты сейчас говоришь? Ты прекрасно знаешь, что я не расист.
– Я прекрасно знаю, что ты белый…
– Я не могу изменить цвет своей кожи. Но я могу сфотографировать твою красоту, и таким образом передать ближнему мой взгляд с любовью на тебя. Расисты считают, что чем темнее чёрный человек, тем он “хуже”. Почему бы не противопоставить их ненависти красоту самых тёмных оттенков чёрного?
– И это всё равно будет белый взгляд. Хочешь быть нашим белым спасителем?
– Это мой взгляд! На моих товарищей, друзей, возлюбленных…
– …Которые все “почему-то” чёрные. Интересно, почему? А я тебе скажу – потому что ты, сознательно или нет, экзотизируешь чёрных людей. Мы – твой фетиш.
– О, ну приехали! Что дальше? Назовёшь меня “белым дьяволом”? Я – беженец из нищей колониальной страны. И, как и ты, как большинство иммигрантов, живу в районах для малообеспеченных слоёв населения. По известным причинам, такие слои в американском обществе имеют характерный расовый рисунок.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Я хочу сказать, что фотографирую, в первую очередь, своё окружение. То, что в этом окружении преобладают people of color объясняется не моими прихотями, а конкретными историческими, политическими, и экономическими причинами.
– Ах, ну сорри! Белый мальчик попал в гетто? Какая досада!
– Речь не об этом. Преодоление угнетения требует нашей солидарности в борьбе. Вместо того, чтобы осознать друг друга частью единого класса – большинством, образующим самую революционную политическую силу в истории, ты видишь во мне не товарища, а фетишиста, и тем самым подменяешь меня символическим белым человеком из агитационного буклета. Как это решает проблему расизма?
– Да меня просто вывела твоя фотка! Неужели это так трудно понять? Когда ты затемняешь кожу чёрного человека, у него пропадают черты лица, ты его таким образом обезличиваешь, сводишь к расе. Гиперболизация расовых черт – это то, с помощью чего нас веками обесчеловечивали. Кто-то рисует нас с гигантскими красными губами, а ты вот затемняешь кожу. В чём разница? Это не человек на фото. Это раса. Точнее, расовая карикатура. Не веришь мне? Спроси у других…
Последовав совету, я устроил опрос в своём инстаграме. Среди тех, кто счёл художественное затемнение чёрной кожи недопустимым (14%), ни оказалось ни одного чёрного человека. “Слишком чёрный” негр традиционно взволновал белых людей. Все мои чёрные друзья проголосовали за свободу самовыражения (86%), подчеркнув, что единственный человек, чье мнение стоит учитывать в подобных вопросах – это человек в кадре.
“Я и правда не вижу в этой фотке ничего обидного, – говорит Тейлор. – Да, у меня тёмная кожа, которая при определённом освещении выглядит почти чёрной. И что? Я так выгляжу. Что в этом плохого? Я бы обиделась, если бы ты, наоборот, меня выбелил… Давай спросим, что думают по этому поводу мои фолловеры…”
Ожидая мнение Комптона, я готовлю речь “под гильотину”, но и кореша Тейлор заявляют единогласное одобрение: “Классное фото!”, “Я сам постоянно затемняю так чёрную кожу на фотках”. “Это называется использовать контраст”. “Не всё вокруг про расу”, “Забей на расистское дерьмо. У разных фотографов – разные стили, и это ок…”, “Искусство не может нравиться всем. А фотка крутая…”.
Всё это, конечно, славно, но я всё-равно чувствую себя в этой ситуации проигравшим. Как бы я не разглагольствовал о свободе, и кто бы меня не легитимировал своим “чёрным мнением”, ничто из этого не снимает боли, которую причинило моей подруге это фото.
Речь, конечно, о травме, причина которой, – расизм, – никуда не исчезла, и по сей день пронизывает социальную ткань американской жизни. Не удивительно, что в этих обстоятельствах чёрный человек невероятно чувствителен ко всему, что касается его кожи. Отмахнуться, списать всё на истерику жертвы, и принять “непроходимость” расовой бездны (“белому чёрного не понять”), – значит, расписаться в собственном политическом банкротстве, проебать гуманизм.
Я знаю, что все мы разные. Но я также знаю, что все мы люди. И убеждён, что единственным способом прорваться через наши инаковости друг к другу является эмпатия и трансгрессия. Эмпатия строит мосты. Трансгрессия совершает переход – через порядок вещей, к новым порядкам.
Бывает, впрочем, и так, что мост, под тяжестью трансгрессии, рассыпается, и из тысячи лайков всплывает не интернационал, а обида моей подруги, попросившей больше так себя не называть.