Судный день превратился в день сурка. Что не скачет, то ползёт, и оба орут. По крайней мере, у меня на районе. И ведь это ещё не вечер Тёмной зимы, а “the most wonderful time of the year”. Должны звенеть звоночки, но звонят колокола. По ком? По ком не в лом. “Не делитесь воздухом”, призывает взволнованный врач.
Сюжеты с пациентами, задыхающимися в коридорах переполненных больниц, сменяет реклама рождественских скидок на поезд к родным и близким. Всего $10, и твоя бабушка кашляет дедушкой.
Сатурн сближается с Юпитером, а толку? Не я же сближаюсь. Я – в маске. Как послушный китаец, мечтающий о кольцах Сатурна, которые напоминают ему велотреки.
“Человеческий зародыш был найден на тротуаре в корейском квартале. Его нашёл прохожий”. Вот это находка! А что за прогулка? “Сэмми! Фу!”, – кричит она своему Чихуахуа, пока её глаза не выпадают с этим криком на асфальт, где Сэмми их глотает вместе с эмбрионом. Именно в этом месте входят волхвы.
Рождение бога даёт отмашку на покупку, ведь первая звезда уже зажглась – горела не долго, но ярко. Ну а теперь царицей – мгла. В 3 ночи под подъездом – смех детей. Они смеются так же беззаботно, как и птицы. И тоже на Луну. Пока родители готовятся ко сну. На заднем сиденьи.
В прачечную проникает бездомный трансгендер, чтобы постирать свои кружева. Иногда они остаются там на целый день, и мне приходится перекладывать их из стиральной машины в сушку, чтобы не отставать от трансгендера. Так я узнаю, что кружева не легко отстирать от волос. И не только от них. К счастью, есть санитарный бочок на стене. Но пустой. Как американская мечта и её урчащие животы.
Три главных звука локдауна: сирены, вертолёт и вагончик с мороженным. К нему выстроилась очередь отчаянных сладкоежек. Оконце открывается и Мистер Софти в биозащитном костюме протягивает Мигелю заветный рожок. С ним ещё нужно успеть добежать до ближайшего угла, чтобы забиться в его лоно, спустить маску, и лизать всё это сахарное великолепие, капая холодной ванилью на лоб крысы. Мёртвая, а шевелится!
Из шкафа – глаз. За дверью – тень. Для Санта-Клаусов не хватит ИВЛ-машин. Олени съедены на День Благодарения, но есть Синатра, поющий с того света из притаившихся на дереве динамиков полицейского департамента. "Стрельба на подпольной вечеринке в Даунтауне. 60 человек арестованы". А я пытаюсь спасти японский рисовый треугольник, на который бросаются голодные воробьи, словно стрелки на ссылку. Пытаюсь дать поровну, но и тут побеждает самый толстый.
Голодны не одни воробьи. “Я хочу попробовать тебя на вкус”, пишет мне лилипут, с которым я познакомился в Ассоциации молодых христиан. У него идеальное тело и прыщавая голова с накачанными губами, которые выглядят так, будто их прищемили. Хочется надеть на эту голову шлем мотоциклиста и пусть он сверкает на солнце – тонкий и изящный, как пальцы пианистки.
Хочется, судя по всему, всем. Поначалу это были просто лёгкие шутки во время досужих бесед. Маленькие все-нарастающие пошлости. А сегодня уже никто не тратит времени даже не них, ведь завтра, может быть, и смерть, и гроб, и труп: “Пошли мне свой хуй, сверху, и как он кончает. А я пошлю, как кончу я”, – пишет эта проклятая капиталистка. И тут экономический обмен? Ну уж нет! И послал.
Ж. присылает сэлфи вагины. Я смотрю на неё заколдованный – не потому, что вагина, а потому что не способен так же беззаботно сделать сэлфи. Меня, всё же, волнует свет, композиция, бокэ. Не в её случае. Только в своём. А её – не волнует вообще. И это – свобода; от невротичных мелко-буржуазных ужимок: “хорошего вкуса”, “чувства стиля”, ерунды. Ведь цель не искусство. Цель – кончить. Об этом сегодня все зумы. Так и появляются зародыши на тротуарах.
С рождеством!