Следствием триумфа неолиберальной гегемонии стала аллергия на слова, которые помогают понять дизайн рыночного общества. Спустя 30 лет после “конца истории”, и утвердившейся “безальтернативности” “капиталистического реализма”, все эти “рабочие” и “эксплуататоры” кажутся латынью. Нарративные институты империи такое впечатление только усиливают. Что вынуждает людей, которые продолжают “штурмовать небо”, избегать ряда понятий, составляющих могучий аналитический инструментарий социальных наук – в частности, “класс”.
Ниже я постараюсь объяснить, почему понятие класса принципиально не только для понимания общества, но и для всех, кто стремится его изменить.
1
Одной из попыток выйти за рамки классовой риторики является слоган “Мы – это 99%”. Возникший на волне Occupy, он противопоставляет кучке богачей (1%) всех остальных. Его сила является его же слабостью: он так широк, что умещает всех. И никого конкретно. Он вызвал резонанс, как хэштэг, и сработал, как весьма эффективное средство протестной мобилизации. Но эта мобилизация так пока и не обернулось реальными политическим победами. Наоборот – вот уже более 10 лет к власти в “демократическом мире” приходят правые консерваторы. И хотя их приход сопровождается “негроидным бунтом леваков”, и даже появлением в США социалистов национального уровня, их “деклассированная” левизна, как и сам её слоган “Мы – это 99%”, остаётся добродушным оппортунизмом; чем-то из области политики идентичности, которая туманна, и не производит сильной организации.
Классический марксизм не случайно избегает в своей агитации такого понятия как “народ”, предпочитая ему “рабочий класс”. В основе этого, на первый взгляд, ограничивающего предпочтения лежит понимание, что народ состоит из классов; что интересы классов не только не совпадают, но и находятся в конфликте (его суть заключается в искусственном неравенстве – ситуации, когда преимущества одного класса обретаются за счёт другого класса, и с ущербом для него); что этот “другой класс” есть рабочий класс; что именно этот класс является силой, которая способна трансформировать общество (благодаря своему положению в системе).
Это не значит, что организация, способная трансформировать общество, требует от своих участников классовой однородности. Однако, включаясь в организацию трансформации, её участники обязуются действовать из интересов того класса, который наиболее заинтересован в изменении сложившихся отношений (даже если большинство представителей этого класса не обладают соответствующим сознанием на этот счёт); понимать эти интересы как общие, и руководствоваться соображением, что трансформация, ведомая интересами рабочего класса, ведёт к демократизации общества для всех.
2
Представители “среднего класса” (который, как и рабочий класс, является куда более комплексным, чем он был 150 лет назад), находятся в “противоречивом классовом положении”, и могут “выпадать” из своего класса, включаться в борьбу за справедливость. История показывает, что это возможно, хотя и маловероятно, поскольку такая борьба предполагает потерю средним классом его преимуществ; то есть – действия, направленные против собственных материальных интересов.
На практике, средний класс предрасположен скорее декларировать солидарность, нежели практиковать её – быть совестью капитализма, гневно возмущающейся эксплуатацией, но не переживающей её на себе в той степени, которая толкает на борьбу. Это не делает “средний класс” политически непригодным для борьбы. Но, понимая ограничения, которые накладывает на представителей среднего класса их положение, и продолжая искать в нём отдельных пассионариев, организация трансформации должна включать их в борьбу таким образом, который позволяет утилизировать наиболее сильные стороны среднего класса – его ресурсы, доступ к образованию, инфраструктуре; способность быть хором морального текста.
“Противоречивая классовая позиция” – это концепт, который был разработан социологами по мере усложнения структуры капиталистического общества. Он объясняет двойственность “среднего класса”, и фиксирует, что в современном обществе человек может занимать сразу несколько классовых позиций – быть и капиталистом, и рабочим (владельцем маленького магазина, который нанимает рабочих, и одновременно работает у себя кассиром; менеджер, который, будучи наёмным работником, получает часть власти капиталиста над рабочими (а с ней другую зарплату, другие производственные отношения, другой класс).
Но дверь солидарности остаётся открытой для всех. Необходимо смотреть на отношения классов диалектически: понимать, что зависимость людей разных классов друг от друга, и эксплуатация, которая обесчеловечивает и угнетённых, и угнетателей, провоцирует потенциальное пространство общего интереса.
Рабочий не может стать Человеком, не имея ничего, кроме цепей, которые связывают его с эксплуататором, и превращают в вещь. Но и эксплуататор не может им стать до тех пор, пока остаётся в зависимости от обесчеловечивания рабочего. Из этого следует, что стать Человеком можно только вместе; уничтожив классовое общество с его эксплуатацией и неравенством.
Поскольку процесс трансформации разворачивается изнутри такого общества, мы не можем закрыть глаза на класс, и аппелировать к абстрактному человеку и человечеству. Важно понимать, кто в этом обществе наиболее заинтересован в переменах, в каких, и почему.
3
Понятие класса не является жаргонным. Это не “левый” термин, не марксистское словечко. Класс – это концептуальный инструмент, с помощью которого учёные, работающие в общественных науках, анализируют общество, его структуру и формы социальных отношений, которые она производит.
Это не значит, что феноменов, обозначаемых понятием класса, не существует. Это значит, что само по себе понятие класса не несёт той политической нагрузки, которую мы привыкли с ним связывать. В то же время, класс важен политически, поскольку отношения классов являются отношениями власти.
Класс определяется не доходом, а тем, как доход получается; самим характером социально-производственных отношений. Его описывает понятие эксплуатация.
Как и класс, эксплуатация превратилось в выхолощенный эзотерический термин, и в лучшем случае обозначает “использование” (как в примере “вводить объект в эксплуатацию”) нежели специфичный процесс извлечения прибыли. Не понимая этого процесса, невозможно понять ни то, как возникают классы, ни то, почему отношения между ними пронизаны антагонизмом.
Классовый характер концентрации и распределения материальных благ в обществе, неравенство между различными категориями его участников, и его степень; связь между материальным положением и доступом к образованию, медицине, источникам дохода и возможностями, которые они открывают – всё это оказывает колоссальное влияние на каждого из нас, и делает класс важным актором как в анализе, так и в деле трансформации общественной организации.
Развитие общества происходит в динамике социальных отношений; благодаря развитию производственных сил; знании и технологий, которые открываются в результате труда. Поскольку материальное положение человека определяется классом, и, в значительной степени, определяют его сознание, от классовой ситуации человека зависят его пожелания к траектории развития общества.
4
Левые апеллируют к рабочему классу не из идеализма в отношении “гонимых и голодных”; не только из морально-этической обеспокоенности неравенством; не потому, что считают рабочий класс прогрессивным носителем нового мира per se, а на основании специфики его положения в производственных отношениях.
Сегодня это положение требует ряда уточнений, связанных с усложнившейся структурой капиталистического общества: появлением “рабочей аристократии” и прекариата, расширением стратификации внутри самих классов, и упомянутыми “противоречивыми позициями в классовых отношениях”, когда человек обладает конфликтующими материальными интересами.
Эти уточнения не отменяют ни того, что по мере развития общества культурная планка гуманистических требований растёт, ни того, что ключевым для работы капиталистического общества остаётся механизм эксплуатации. Этот механизм, с одной стороны, опосредствует потрясающую производительность капитализма, с другой – питает неравенство и классовые антагонизмы, ведущие к социальному взрыву. Отмечая, что “буржуазия производит прежде всего своих могильщиков”, можно увидеть в капитализме не просто производительность и эксплуатацию, а материальную базу для перехода на следующий этап человеческого бытования – к более развитой общественной форме; “из царства нужды в царство свободы”.
Но для этого необходимо посмотреть на отношения между производительностью и эксплуатацией, как на технический процесс.
5
Капиталистическое производство целиком и полностью зависит от возможности капиталиста накапливать капитал. Без накопления невозможен рост и развитие его производства. В основе такого накопления лежит процесс эксплуатации:
Капиталист нанимает рабочего, и платит ему зарплату, покрывающую стоимость его работы. Но в процессе этой работы рабочий производит новую, прибавочную стоимость, которая возникает в форме товара, превышает стоимость работы, необходимой для его производства, и присваивается капиталистом в форме прибыли с продажи. Процесс присвоения прибыли, которую создаёт рабочий, и получает капиталист, называется эксплуатацией.
Условиями для эксплуатации является такой дизайн общества, при котором, с одной стороны, есть капиталист, который владеет средствами производства, с другой – есть рабочий, который ими не владеет, и потому вынужден продавать свой труд, чтобы выжить. Из этих условий возникает механизм стратификации, при котором средства производства и прибыль от них концентрируется в классе капиталистов, а класс рабочих сохраняется в положении нужды продавать свой единственный актив – труд, и тем самым обеспечивать своё воспроизводство и рост капиталиста.
6
Ограничивая доступ рабочих к благам, которые они производят, эксплуатация создаёт классовое неравенство. Преимущества, которые получает капиталист в процессе эксплуатации, позволяют ему концентрировать материальные блага в своём классе, и с их помощью утверждать доминирующее положение за счёт остальных классов. Неравенство нарушает баланс власти, предотвращает социальный паритет и реальную демократию, которая без него невозможна.
Возникающий на почве неравенства классовый антагонизм толкает рабочих к классовой организации для борьбы за свои интересы. Благодаря этой борьбе, капиталист сталкивается с сопротивлением – например, в форме профсоюзов и государственных регуляций, вынуждающих его платить налоги и прочим образом тратить присвоенный доход. Капиталист идёт на уступки, но мечтает о свободном рынке, где между ним и рабочим не будет преград для извлечения профита. И не просто мечтает, а активно использует свои материальные возможности, чтобы эту свою мечту воплотить.
Согласно Веберу, тремя условиями эффективного производства, с точки зрения капиталиста, является: 1) возможность свободно увольнять и нанимать рабочих; 2) контроль и владение средствами производства; 3) отсутствие ответственности за поддержание жизни рабочего. “Любая форма присвоения рабочих мест на прибыльных предприятиях самими рабочими ведёт к ограничению формальной рационализации экономической активности” (Вебер). Такой взгляд предполагает дегуманизацию рабочего, его превращение в автомат, вся “жизнь” которого сводится к тому, чтобы производить доход.
7
Возникает парадокс: всё, что мы видим вокруг, – улицы, машины, дома, – всё это создано трудом, из прибавочной стоимости, которую произвели рабочие. В то же время, правящим классом в построенном рабочими мире является капиталист.
Капиталист не создаёт, а управляет. Потому что владеет средствами производства, доставшимися ему в результате эксплуатации, классового положения, связей, по наследству, или на основании иных, более ранних механизмов стратификации и угнетения. Всё это даёт ему выход на хорошее образование, здоровье и власть. В конце концов, он заявляет, что без его “предпринимательской жилки” угнетённое “стадо” рабочих не способно совершать такие чудеса производства, как айфон.
По сути, капиталисты – это царьки, вырастающие из привилегированных мажоров и предприимчивых менеджеров до размеров, которые не снились феодальным лордам. Вот почему при анализе классового неравенства важно замерять не просто формальные изменения в кошельках людей, – был доллар, стало два, – а степень неравенства, саму дистанцию разрыва между классами, которая растёт. Вместе с ней растёт и социальное напряжение, углубляющее классовый антагонизм, и разрывающее капитализм изнутри.
Другим парадоксом является то, что капитализм, с одной стороны, открывает социальные лифты, и в теории позволяет рабочему однажды стать капиталистом (при феодализме это было невозможно), с другой – вынужден подавлять такое становление, сохраняя рабочий класс в положении, которое необходимо для эффективного извлечения профита.
В этой связи хотелось бы напомнить, что свобода стать капиталистом, которой можно было очаровывать нас 150 лет назад, и свобода от эксплуатации, которая более соответствует современным запросам – это две прямо противоположные социо-политические амбиции, из которых следуют очень разные общества.
8
Характерной чертой капиталистической эксплуатации является требование извлекать из рабочего больше труда, чем необходимо для поддержания его жизни. В противном случае, экономика будет производить только необходимое. Капиталисту будет не на ком зарабатывать, и не с чего накапливать капитал.
Извлечение прибавочного труда из рабочих возможно только в условиях, когда капиталист обладает преимуществами, позволяющими ему принуждать рабочего работать больше, чем он хочет, и производить больше, чем он потребляет.
Как вырваться из этой машины? Подсказка содержится в рабовладельческом строе, который, как и капитализм, был экономической моделью, а не простым злодейством. Крах рабовладельческого строя наступил в результате буржуазных революций. Возникшее в их результате индустриальное общество и его правящий класс, – капиталисты, – посчитали, что рабы – это не выгодно. Мотива работать у них нет (так как всё, что они производят, у них отнимают), заставлять их работать – дорого. Мало того, что им нужно обеспечивать инфраструктуру жизни, так ещё и приходится платить тем, кто будет за ними следить, бить, ловить, принуждать.
Капиталист пришёл к более эффективной модели: он отпустил раба, но сохранил контроль над средствами производства, и совратил его мечтой стать, как хозяин. Так возник пролетариат, хозяином так никогда и не ставший.
9
Ключевым акцентом, который необходимо вынести из анализа эксплуатации, является то, что эксплуатация требует взаимодействия капиталиста с рабочим; что капиталист зависим от рабочего; что в самом характере отношений между капиталистом и рабочим содержится не только власть капиталиста, но и власть рабочего. В чём заключается эта власть и как ей воспользоваться?
Поскольку человек не является роботом, он может регулировать свои трудовые усилия – например, сачковать. За одну и ту же зарплату можно работать очень по-разному, о чём известно каждому, кто знает, что такое пасьянс-косынка. Это наличие воли и власти в рабочем, – человеческий фактор, – является преградой на пути максимизации прибыли. Поэтому одной из расходных статей в процессе эксплуатации рабочих является их мониторинг и менеджмент.
Другим средством контроля является появление зарплат, которые превосходят стоимость труда, и подавляют желание рабочих рисковать своей работой ради пасьянса-косынки. Это – эффективная стратегия. Но она тоже стоит денег. И не только съедает прибыль, но и сокращает число рабочих, вынужденных терпеть эксплуатацию. Так, собственно, и появился средний класс, с каждым новым кризисом всё более требовательный к породившему его капиталисту.
Отсюда следует вывод, что способность рабочего регулировать трудовые усилия и организовываться с другими рабочими, повышая стоимость производства для капиталиста, составляет основу власти рабочих в их отношениях с ним.
10
Обособленный рабочий не представляет угрозы для капиталиста. Но такую угрозу представляет организация рабочих. Поскольку капиталист нуждается в рабочих, и не может их уничтожить, он вынужден реагировать на их требования. Следовательно, у рабочих есть возможность давить на капиталиста, и таким образом снижать интенсивность эксплуатации.
Выбивая лучшие условия труда (повышение зарплаты, оплачиваемый отпуск, больничный и т.д.) рабочий улучшает своё положение, и повышает стоимость производства для капиталиста. Это ведёт к тому, что эксплуатация становится нерентабельной. Старые производственные отношения оказываются слишком дорогими, чтобы их поддерживать, новые – исторически необходимыми, и на арену выходит организация перехода.
Именно поэтому капиталист не хочет, чтобы мы об этом говорили, и отнимает у нас даже слова для такого разговора, объявляя “класс”, “профсоюзы” и “рабочих” чем-то устаревшим и не актуальным… Это не просто актуально. Это – оружие.
***
Осознав, что капиталист зависим от рабочего; что у рабочего есть возможность превращать эксплуатацию в “удовольствие”, цена которого лишает её смысла – такое осознание позволяет перевернуть не только картину мира, в которой рабочему полагается роль беспомощного бедолаги, но и сам этот мир.
Для этого рабочему необходимо осознать себя частью коллективного актора, – творца жизни и двигателя истории, – частью рабочего класса. Проблема такого осознания – это проблема информации, решить которую рабочему могут помочь солидарные с ним части среднего класса или образованный прекариат.
Смысл социальной борьбы с капитализмом заключается в том, чтобы достичь такой общественной организации, которая не будет зависеть от процветания одних за счёт эксплуатации других. Достичь подлинной свободы и демократии невозможно без социального равенства, и освобождения рабочего класса от эксплуатации. Час свободы рабочего класса будет часом свободы для всех.