1
Апофеоз Красовского – это пример тактики «плохого и хорошего копа» на службе у фашистской пропаганды: пока один призывает топить и сжигать украинских детей, другой смягчает этот призыв («это мы не поддержим…»). Но не уходит, и de facto продолжает поддерживать своим авторитетом «радио тысячи холмов».
Те, кто кивает при первых аккордах этой зиги уже вовлечены сердцами в геноцид. Другое дело те, кому такой призыв ещё царапает ухо. Для них и приглашён второй солист. Чтобы облагораживать свастику, производя согласие-с-оговорочкой, мол, мы против сожжения украинских детей, НО... розгами пройтись не помешает.
Из той же оперы пассажи в жанре «украинцы – это прекрасный, братский нам народ, и вообще – мы не с ними воюем, а с НАТО», и тут же – «пора жестить», «ещё не начинали», «распахните веки Сармату».
Сюда же – вся эта «мирная» братия, которая «над схваткой», и даже в своём молчании умудряется быть характерной. Потому что молчит, когда Буча, Изюм или Мариуполь. И думает, что это молчание не является кричащим. Что никто не догадывается в чью пользу они помалкивают, а когда говорят – предлагают жертвам геноцида сесть за стол переговоров со своими убийцами.
Сюда же – стрелочники, летящие на перехват всякой новости о российских военных преступлениях, чтобы возразить аналогией («Не хорошо, но ведь и украинцы жёстко отвечают»), и поставить знак равенства между воплем насильника и его жертвы.
2
Лукьяненко – это инфлюенсер, который выполняет функцию энейблера – посредника между прямой речью Красовского, и обывателем, который никого не убивает, но создаёт своим непротивлением общественный климат, необходимый для «окончательного решения». Чтобы затем закрыть лицо руками и воскликнуть: «какой ужас!». Но это после. А пока эта пациентура закрывает лицо с иной целью – чтобы не видеть ужасов, совершаемых её государством, на её деньги, от её имени. Ну или чтобы другие не видели ухмылочки, которую она не в силах сдержать, когда российская ракета попадает в украинский роддом.
Когда говорят так, как Красовский? Когда понимают, что пути назад нет, и терять больше нечего, кроме своей жизни, которую они поставили на Zеро. Всё, что им теперь остаётся – это разжигать ночь; добиваться круговой поруки людоедов; создавая свой мрачный общественный договор – «мы все в этом вместе». Не только Путин. Не только кремлёвская челядь. Но и те, кто идёт на работу, пока соседа ведут в Бабий Яр.
Такова ловушка фашизма: он не оставляет индивиду пространства для побега, потому что зависит от всеобщей вовлечённости и запятнанности. И те, кто бездействует оказывается в рядах соучастников.
3
Некоторые искренне изумились оперативному отстранению Красовского за призывы топить и сжигать украинских детей, мол, это некий «баг» системы, ведь из красовских соткана вся сплошь путинских эфиров.
Всё просто: во-первых, это тоже пропаганда – запустив в черепа популяции реактивный месседж, режим одёрнул своего перестаравшегося агитатора, и прикинулся, что сам не таков. Хотя в действительности он ещё хуже, ведь, в отличие от цепных ртов, сжигает детей не на словах, а на деле; во-вторых, всех прочих разжигателей геноцида просто не перевели на инглиш, и не показали по всему интернету. А стоило бы! Мир должен видеть во что превратилась Россия, и почему Украина нуждается в поддержке и солидарности.
Речи, которые звучат из кремлёвского ящика, становятся всё более раковыми. Они там уже договорились до того, что украинец, которого на самом деле не существует, – это «больной русский», «как трансвестит», которого России нужно «вылечить». Как? «Снося все памятники Голодомору, все украинские святыни с 1991-го года». Зачем? Потому что пора «убивать настоящих американских солдат», а не «негров-наёмников». «Киев должен замерзнуть», и «украинство» нужно «бить-бить-бить», не забывая предлагать «альтернативную идею», которая заключается в том, чтобы «бороться с украинством в себе». Короче, Халуин в дурдоме, и губ не видать – под носами сверкают бороды из кипящей пены.
4
Ядовитый вопрос коллективной вины необходимо преобразовать в вопрос коллективной ответственности. Друг перед другом. Перед миром. И будущим, которое мы оставляем в наследство. Не для того, чтобы кого-то отменить, а для того, чтобы всем вместе осознать: фашизм нельзя пересидеть. Либо ты борешься с ним, либо растворяешься в нём.
Не можешь драться? Говори! Пусть слова не так эффективны, как пули, но с помощью слов можно разрушать иллюзию консенсуса, которую культивирует фашизм – ощущение, что каждый – одинок, и все вокруг согласны с режимным текстом, хотя в действительности всё это фашистский спектакль. Он для того и существует, чтобы ввергать своих зрителей в тоталитарный транс; принуждать подыгрывать заданному нарративу.
Нет, Z не остановятся. Потому что знают: если режим падёт, никто из них не доживёт до утра. Вот они и соревнуются друг с другом в том, кто из них поднимет градус выше, и скажет что-то похлеще – что-то, что поможет сделать фашистское единство безальтернативным для всех.
Это – часть механизма. Привыкая к таким заявлениям, общество перестаёт считать их дикими, и так пока эти заклинания не находят выход в практике массового уничтожения человеческих тел.
Вот почему нельзя боятся точных слов. Болезнь фашизма нужно распознать, и приложить к её язве пиявку всем миром. Не дожидаясь миллионных жертв, чтобы сказать себе: да, пожалуй, это – оно. Это – оно!