Спору нет, киевский кинофестиваль «Молодость» – это событие во всех отношениях положительное. Оно задирает мизинец, наводняет тебя всевозможным эстетством, безбожными страстями и мыслью по древу: всё это течёт и капает на пол. «Молодость» – это мечеть для киноманов; да, несомненно, факт, угу, ага, ого. Но сегодня мы не будем говорить о кино. Мы будем говорить о «Молодости» как пространстве и настроении. Его сердце не в сверкающих кинозалах, торжественных речах и звёздных гостях; не в красных дорожках, икре и шампанском. Сердце «Молодости» в Доме Кино – той эрогенной точке Джи, где собирается фертильное студенчество и прочие молодые люди.
Ты попадаешь в волшебное царство. Люди здесь цветные и добрые, как постояльцы опиумного салона. Кругом красные глазки, ржавый блеск коньячных бутылок, пёстрые шарфы, береты, гетры, пиджаки – всё если не в полосочку, то в клетку. Все обнимаются, сосутся, трутся; обмениваются модными словечками и усиленно впечатляют друг дружку. Это, в конце концов, богемка, господа.
«Молодость» наполнена сексуальностью. Все ребятушки юные, аппетитные. Здесь вдоволь людей-леденцов – существ, которых хочется лизнуть. В свете софитов все они становятся геями и лесбиянками, фриками и панками. Девочки с торчащими сосками, мальчики с попками-орешками, андрогины, похотливые старцы и визгуны о том, что лично знают Шнитке. Вот мама повела ребёнка в туалет пописать, а там хапают... Мама панически от этого попятилась на выход, и тут же вонзается в школьниц, фихтующих язычками. Это не церковь, мама, ты куда пришла!?
Кофе и коньяк, коньяк и кофе, дешёвое вино, много пива, редко водка, но главное – туалет. Здесь пахнет как в парфюмерном салоне. В кабинках «уточки», в кабинках шелест пакетиков, в кабинках можно поласкаться и дунуть. В мужских туалетах толпы женщин. И тоже в кабинках – за делом. Потом можно посидеть, отдышаться и потрещать о Высоком. Познакомиться с другими лицами, которые красивые в этот конкретный миг, и, благо, не важны для завтрашнего дня, ведь завтра всё будет забыто. Это правильно. Так и должно быть на молодёжном фестивале. Нам не нужна метафизика. Современное искусство не дружит с богом. Бог нам не нужен.
Хоровод фильмов сливается в нарезку эпизодов, фраз, в абстрактный фон. Залы забиты, дышать практически нечем, жар, как в аду, и как славно в аду – струйки пота по спинкам текут, кап-кап на ботиночки, кап-кап на резинку трусиков, на ближнего кап-кап. И как только эти стоические молодые люди выдерживают в кинозалах после туалетов? Но ведь выдерживают – ишь, молодые божества!
«Почему на экране столько рекламы?» – спрашивает дылда, истерично хохочет и вновь тонет во мраке зала. «Такое невероятное чувство!» – кричит малолетка. Сегодня она станет женщиной. И все в друг друга влюблены, проникаются драйвом. Здесь даже кажется, что молодёжи не нужна революция, ей нужно право свободно сидеть на паркете по центру холла. «Вы плохо слышите, молодой человек, потому что тут пиво и вино, я всё знаю. Кстати моя внучка умерла от сифилиса», – говорит хуй знает кто, какая-то забредшая сюда монашка. Но сейчас ты и в неё влюблён. Часто ли тебе доводится беседовать с монашками о сифилисе?
Змеями-призраками ползут на тот свет ленты табачного дыма. Ликёро-водочные заводы, производители кофе, колбасные фабрики, наконец – всем им следовало бы присылать сюда своих представителей и делать публике благодарственный минет. Эй, капиталисты, ваши потребители желают ласки!
Здесь нет псов-охранников, шумливых сталинских старушек, спальной гопоты и деревенщины в шлёпках. Здесь все сладенькие, все с красными глазками, все были в туалетике, все в одежках да в шарфиках, все «цём-цём-цём», все пришли пыхнуть, кино посмотреть. Да, очень многие – торчки на понте, поцы, но это не важно. Такое уж событие – про туалетик и кино.
А завтра у всех под глазами мешочки. Все снова ползут служить в офис. С звенящей голова и дырявым желудком. Одел ли я вчера презерватив или забыл? Имена забудутся, лица не узнаются, придётся определить пол того, с кем проснулся; опохмеляться зелёным чаем, провериться у гинеколога на предмет сыпи, – кто знает, что сыплется из писечек столичной богемы? В церкви всё это, конечно, осудят, и всё произошедшее, конечно, покажется ошибкой. Но это жизнь у нас такая. Пока нас прёт, молодость не заканчивается. Кря-кря.