Эволюция человека, который оказался достаточно сумасброден, чтобы заниматься культурой, происходит по следующему сценарию. Попадая в культуру, он попадает в свирепствующее облако летающих крыс. Все они, – критики, художники, писатели, – начинают скалиться, ворчать и брызгать пеной. А всё потому, что их большинство, в силу собственной ограниченности и невежества, превращает культуру в систему заскорузлого постоянства, отработанных отношений и оговоренных связей. По их мнению, понятный мир – это комфортный мир. Летающая крыса ничто не ценит так, как комфорт. Появление в поле её зрения молодого активиста культуры, – это угроза постоянству и комфорту; наглость и хамство; угроза тому, что рядом случится нечто свежее, способное превозмочь заслуги крысы, которая уже давно ничего нового не создавала, ибо покрылась коркой и впала в застой.
В любом случае, приход молодых радикалов в культуру – это всегда вызов порядку вещей, а посему не стоит надеяться на радушный приём. Первый этап эволюции культурдеятеля – борьба за место под солнцем, вывод собственных идей на орбиту. Этот этап самый интересный: в новом игроке бесконечность энергии, его чувства обострены, а амбиции переливаются через край. Если твоё искусство подлинное, на первом этапе тебя встречает исключительная ненависть окружающей среды. Это признак твоего здоровья, сигнал о том, что от тебя пахнет мятой. В противном случае, к чему «старикам культуры» гневиться на тебя? Бездарность, зачастую, не способна вызвать эмоций. Она серая, проходящая, незаметная.
В этой статье я хочу обратить внимание на второй этап эволюции культурдеятеля. Этот этап таит в себе опасность, которая способна потушить любое здравое начинание, утопить революционное пламя в водах незаметного проигрыша.
Наступает момент, когда подлинная художественная деятельность достигает той точки своего развития, где её автор становится брендом – идейно и стилистически узнаваемой единицей, ярким и горячим функционером искусства.
Потребители мыслят схемами. Культурная деятельность понимается ими как путь заколачивания автора в субъективную матрицу – систему образов, структуру с чёткими свойствами. Потребителю нужно понимать – это плохо, это хорошо, это вкусно, это красиво, это чёрное, это мягкое. И никаких разночтений. Иначе он теряет комфорт. Ради комфорта потребитель и является адептом стабильности.
Когда культурдеятель уже завоевал своё место под солнцем, большинство его критиков становятся его поклонниками. В оппозиции остаются только завистники. Но даже те, кто его поддерживает, не редко становятся рабами субъективной матрицы. Они долго учились кушать культурный продукт нового автора. Процесс этой учёбы был настолько болезненным, что сама мысль о необходимости дальнейших усилий в отношении освоенного образа для них невыносима. Они слишком сильно напрягались, чтобы принять молодое хулиганье и теперь, если это хулиганье вдруг изменится и пойдет дальше, его окружение заревёт и зафекает.
Автор оказывается перед опасным соблазном. Он тоже устал от борьбы со своим окружением. Ему нравится его поддержка. Он потратил много сил на то, чтобы его завоевать, и теперь, когда мир принадлежит ему, он меньше всего ищет новых баталий. Он пытается сохранить своё положение. Эти попытки оборачиваются тем, что некогда свежий автор становится летающей крысой. Он останавливается и начинает покрываться коркой постоянства. Он следует не себе, но уже образу себя, ведёт себя по отработанной схеме, ходит только проверенными путями, совершает только правильные поступки. А окружение радуется – вот он, наш революционер.
К сожалению, подобная ситуация фатальна для некогда свежего автора. Победа ничего не стоила, если наступает миг, когда автор решает топтаться в изначально заявленном амплуа. Быть может, это называется профессионализм, но именно от такого профессионализма отучают руководителей транснациональных корпораций на закрытых семинарах. Следовать ожиданиям большинства из завоёванного окружения – это верный путь к энтропии, тогда как весь фокус в умении рисковать, отклоняться от застоявшегося пути, идти наперекор своим сторонникам.
В этом отношении, оздоровительные черты обретает идея хамелеона. Он постоянно меняет цвет и ты никогда не знаешь, какой цвет будет следующим. Перед тобой единица непредсказуемости. Хамелеон – это символ организма, который постоянно в движении, в постоянном метаморфозе, в постоянной ходе вперёд.
Как только мы становимся брендом и получаем образ («злой критик», «странный писатель», «философ-либерал», «панк-музыкант», «развратный художник»), мы, во имя развития и жизни, должны изменять ему. Окружающие должны постоянно ошпариваться, им нужно бросать всё новые и новые вызовы, даже если они уже успели провозгласить тебя своим богом.
Принцип хамелеона – это принцип движения из структуры в структуру, из системы в систему, из образа в образ – к себе, который постоянно ускользает. Никто, даже сам автор, не должен знать свой следующий шаг. Иначе он предсказуем и скучен.
Принцип хамелеона – это больно. Все снова будут тебя ненавидеть. Но подлинного автора не должно заботить мнение окружающих. Рано или поздно они всё равно будут очарованы тобой, сознавая, что ты свободен от схем, которые ими владеют.
Принцип хамелеона – это постоянное обновление роли; умение быть неожиданным, умение автора ежедневно представлять нового автора, идти наперекор ожиданиям, не кормить потребителей застывшим образом себя.
Принцип хамелеона – это когда радикальный писатель вдруг пишет что-то мягкое; это когда злой критик вдруг растекается добротой; это когда шлюха вдруг уходит в монастырь; это когда скрипач вдруг берётся за флейту.
«Я – это другой», – говорит Рембо. Сорокин дополняет: «Иногда я чищу зубы не правой, а левой рукой. Современный человек города ежедневно совершает ряд автоматических движений: чистит зубы, ест, работает… Он автоматически любит, ненавидит, общается... Я не хочу стать такой машиной и борюсь с этим: обязательно совершаю каждый день какой-нибудь зигзаг». Вот о чём речь.