Наблюдение за политическими судорогами говорящих червей угнетает всякого мыслящего человека. Может ли в этой стране что-либо измениться, ведь тьма, казалось бы, кишит, и беспросветна, а рабское большинство всё больше напоминает инцестуальное дитя дурного с ещё худшим? Столицами правят поющие антихристы, в регионах бушуют людоеды в чёрных шапках; националисты приходят ко власти, и превращают страну в луковицу; религиозные перверты хватаются за бороду своего божества, и создают комиссии по борьбе с порочными пупками. Мы живём на пороге новой эпохи, пытаясь угадать каким же будет наше завтра. Будут ли там цвести сады или, напротив, – торжествовать подземелья гигантских кротов?
Ясно одно – в аду невозможно. Способности, которые ты развивал все эти годы, оказались неуместными в королевстве мотыги. Стоит ли тебе отправиться прочь по глобусу, или, всё же, продолжить бороться за жизнь в помойном ведре? Последнее, конечно, героичней. Однако что толку с героизма, если он всё равно не способен обратить компост в птицу? Что если вырождение общества достигло точки невозврата? Почему бы не оставить монстров пожирать друг друга?
На пути путешествия возникает надежда – шанс, что армию свиноголовых шатунов можно низвергнуть. Простишь ли ты себе, если умчишься в зазеркалье? Я не знаю. Но убеждён, что человек рождён не для того, чтобы тлеть в гнилой коробке. Героика подвига, за которой не стоит ничего, кроме слепого импульса – ничем не отличается от глупости солдата, бросающегося на амбразуру чужой войны. Что толку в свободе, если платой за неё является смерть? Зачем жить, и не дышать?
Надежда происходит из способности видеть маяк перемен. Я всё ещё верю, что в этой стране существуют мечтатели, в чьи головы так и не проникла моль-мозгоедка. Свержение свиньи – по-прежнему кажется мне авантюрой, шансом увидеть разбегающихся палачей, цензоров, инквизиторов. Вопрос лишь в том, насколько я в своём уме. Не одинока ли моя мечта в реальном мире?