Интервью Анатолия Ульянова с художником Анатолием Беловым.
***
– Расскажи, как ты оказался "на улице".
Мой самый первый и неосознанный выход на улицу произошёл вскоре после знакомства с художниками из группы "Р.Э.П.". Тогда, впрочем, никакого "Р.Э.П." ещё не было – была революция, 2004-й год. Мы рисовали и тащили всё на улицы, общались и призывали к чему-то. Позже были и уличные перформансы типа "We will R.E.P. you", когда мы вышли на Майдан в колпаках, масках, с портретами Бойса и Уорхола, лозунгами "За искусство пасть порвём" и т.д.
– Почему ты называешь эти первые выходы неосознанными?
Ну я тогда ещё практически ничего не понимал в современном искусстве. Лишь по окончанию учебы, познакомившись с Жанной Кадыровой, Никитой Каданом и другими, я начал узнавать некое другое искусство. Поначалу у меня была ужасная депрессия – казалось бы, я окончил специализированный ВУЗ, но при этом осознал, что не знаю современного искусства. Позже, впрочем, пришла другая депрессия – я узнал современное искусство. Я сейчас говорю не о глобальном контексте, конечно, но контексте нашего локального замкнутого арт-мира со всеми его жуткими тёрками и глупыми местечковыми правилами.
– Что именно тебя возмущает в нашей арт-среде?
Меня возмущает наглость галеристов по отношению к художникам. Всё обстоит так, будто художник чем-то пожизненно обязан галерее. При этом галерея ничего не делает для этого художника, не занимается его продвижением, не оказывает помощи, не провоцирует развитие. И за вот этой бездеятельностью, следовало ещё и требование, мол, раз ты у нас выставляешься, то, будь добр, расплатись с нами своими работами. С моей точки зрения, подобные требования – это не только нонсенс, но и дискредитация самой идеи сотрудничества галереи с художником. Такие "расплаты" превращают галерею в арендуемое выставочное пространство, хозяева которого потом хвастаются своей т.н. "работой с художником".
В общем, однажды, и это случилось не так давно, я решил реализовать свой первый уличный проект "Мы не маргиналы". Именно тогда я испытывал свою технику, город, взаимодействие с социальной средой, узнавал, где работа провесит дольше. Создавая этот проект, я ощущал некоторое разочарование, задавался вопросами в духе: "Нужно ли кому-то то, что я делаю?". Я подбадривал себя, думая о том, что мои любимые режиссеры, вроде Джармуша, тоже когда-то были маргиналами, но смогли доказать, что не являются пустым местом. Я решил поселить на стены Киева странных персонажей, которые скандируют "Мы не маргиналы!". Это были какие-то старые гомосексуалисты, люди с длинными носами и, в частности, те самые реализовавшиеся маргиналы как Клаус Номи или, опять же, Джармуш.
– Ещё вчера быть маргиналом считалось всячески круто и достойно, мол, я не в стаде, я не такой как все, но сегодня уж всё иначе – маргинал ассоциируется с неудачником. Ты-то сам как относишься к этому понятию?
Маргинальность не должна быть самоцелью. Этим не нужно упиваться. То, что существуют маргиналы, которые на каждом углу кричат о своей маргинальности, – это обычная борьба за власть, попытка скрыть своё желание "стать мейнстримом".
– Или парализующее оправдание, когда художник лелеет в себе непонятного гения, прекращая развиваться, ведь "быдло просто не шарит".
Позиция "непонятного гения" – это, бесспорно, остановка.
– Сам ты доволен тем, как был воспринят твой проект "Мы не маргиналы"?
Да, я офигел в первую очередь от того, как преображается произведение, попадая на улицу. Оно обретает больше смысла, становится объёмным и живым; картина становится не просто рисунком, но полноценным автономным существом. Меня также поразило то, как сильно отличается уличная реакция от реакции галерейной. Люди, встречающие искусство на улице, более обескуражены, что ли.
– При всех наших ущербных галерейных раскладах, можем ли мы утверждать, что единственная адекватная галерея для молодого художника сегодня – это улица? Или, всё-таки, ещё рано ставить крест на выставках в помещениях?
Я не отвергаю галереи. Каждый сам волен выбирать свой путь. Да и к чему ограничивать свои возможности, если, к примеру, есть возможность работать с профессиональными галеристами и кураторами. Каждому проекту свой контекст.
– Расскажи немного о своей технике, которая применялась в проектах "Мы не маргиналы" и "Почем(у) мораль?".
Это, конечно, не граффити. Это просто графика, выклеенная на улице. Я создаю изображения водостойкой тушью на рулонах бумаги, после чего вырезаю, клею эти работы с помощью "ПВА" на уличные стены. Это совсем не дорого, что важно для меня сейчас, да и наклеить произведение гораздо быстрее, чем стоять и рисовать баллонами. К тому же, когда ты носишь с собой готовые работы, которые выглядят не "как получилось", а "как хочется", то можешь уделить большее внимание тому, где именно их разместить, где они будут работать лучше.
– Любопытно, что именно сейчас, во время рецессии и кризиса, в Украине вновь начинают появляться молодые художники с социальными высказываниями. Вся эта нынешняя пред-революционная ситуация как-то стимулирует искусство?
Ситуация сейчас очень интересная – происходит процесс формирования новых законов, которые, возможно, будут работать с нами гораздо жестче. И поэтому, кстати, мне интересна реакция украинской общественности на ту же Комиссию по Морали. Для меня было большим удивлением, что она вообще есть эта Комиссия, и мне хотелось бы знать, почему такая Комиссия и "проблема общественной морали" актуализировалась именно сейчас. Убеждён, это не случайно. За всем этим я вижу потенциал развития чего-то по-настоящему плохого.
– И своим проектом ты совершил об этом высказывание. Какого эффекта ты ожидал? Или было важно попросту публично задать вопрос: "Почем мораль?"?
Комиссия по Морали – это лишь одна из составляющих той аморальности, которая определяет отношение государства и политиков к людям, к культуре. Взять, к примеру, памятник Голодомору из золота и белого мрамора, который не так давно установили в Киеве. Такой памятник – верх аморальности, апофеоз всего.
– Какой ты видишь роль художника на рассвете этих безумных апофеозов? Может ли он позволить себе продолжить витание в грёзах, или же пришло время социально и политически озабоченного искусства?
Художников много и они разные. Для меня лично первична честность перед собой. Всё остальное – вопрос выбора формы проявления того, что чувствует конкретный творящий человек. В любом случае, я бы не хотел строить свою критику кого-то на претензиях типа "Ты аполитичен!". То, что делаю я – это лишь моя реакция, мои ощущения, моя тревога.
– Насколько мне известно, одну из твоих работ из "Почем(у) мораль?" уже подпортили. На ней человек с корзиной вместо головы, в которой лежат томики Библии, а сам человек сидит на коленях перед свечой в виде пениса. Так вот порвали корзину с Библиями, а член-свеча уцелел. Почему вместо того, чтобы убрать хуй, вандалы убрали Библию?
Очевидно, работали христиане :) Могу лишь догадываться, но, видимо, они считают, что "аморальные вещи" итак вокруг, ничего не поделаешь, поэтому, уже пофиг, что член – главное, чтобы Библия рядом не лежала.
– С чем ты связываешь активацию религиозных право-радикалов в Украине?
Тема веры всегда была удобной почвой для манипуляций. У происходящего политические корни. Искусство же во всём этом оболванивании может сыграть лишь одну роль: показывать вещи с другого ракурса, помочь что-то увидеть, переосмыслить. Перемены приходят тогда, когда люди начинают думать собственными мозгами. Но стоит понимать, что мы можем сделать лишь то, что мы можем сделать, а против нас – огромная машина, танк "Церковь", который кого угодно может задавить, если захочет. Остаётся лишь делать своё дело.
– Галерея тоже своего рода церковь со своими заповедями. И в этом смысле, меняются ли они, когда искусство выходит из галереи-храма на улицу? Рождаются ли внутри какие-то дополнительные ограничения и табу, ведь, казалось бы, попадая на улицу, ты уже не находишься на территории культа "contemporary art", где хоть ребенка жги, хоть черепа золотом поливай – приход понимает?
Каждый сам волен формировать свою персональную систему табу и облик собственного пространства жизни и искусства. Сам я, к примеру, не буду делать эпатажные картины, где ебут детей, режут на куски. Но я не исключаю, что возможны идеи, которые требуют выхода за рамки общепринятых приличий. Сейчас таких идей у меня нет. Я не хожу и не плюю людям в лицо. Это не тот жест, который мне хотелось бы совершить, не то, что хочется выразить.
– Первичный партизанский дух не редко кооптируется арт-системой розового гноя, и вот уже Бэнкси продается "за дорого" и разукрашивает дом Джорджу Майклу... Это выхолащивание или естественная эволюция стрит-арта при капитализме?
Я бы с удовольствием разрисовал дом Джорджу Майклу, с радостью получил бы от него деньги, и снял бы фильм, который ношу в себе. Чтобы творить нужны ресурсы. Если у меня будут покупать картины и просить расписывать дома – я, конечно же, соглашусь.