Христианство подарило нам зебру: жизнь, ставшую чёрно-белой в результате пьяной перебранки бога и дьявола. Так возникла линза, через которую нам предлагается с тех пор смотреть на мир: добро и зло; полутона же – слишком сложно. Меж тем, улица выглядит по-разному в разное время суток. Здравый рассудок, казалось бы, не станет утверждать, что дневная улица – это хорошо, а ночная – плохо. И, тем не менее, ночь обладает негативным культурным значением. В ней проживают все "недостойные инстинкты" и "греховные помыслы". Улица живёт круглосуточно, и происходит множеством цветов, но вот мы привели на неё зебру, нашего двуглавого ребёнка – добро и зло. Вывески меркнут, и румянец на лице становится серым пятном. Однако постойте – имеется ли у зебры достаточно оснований, чтобы казаться реальной? Вся обозримая вселенная отрицает состоятельность чёрно-белого восприятия. Может ли ответ на вопрос о добре и зле быть чётким и однозначным? Стая говорит: "Да!". Я же убеждён, что священник и патологоанатом равны в своём праве на выбор профессии. И тот, и другой – люди, проживающие свои разные жизни, и являющиеся всегда чем-то более сложным, чем зебра. Кто осмелится утверждать, что молиться богу лучше, чем потрошить мертвецов? Чтобы это определить, нужно, как минимум, любить оба процесса в равной степени. В принципе, и то, и другое – про смерть.
Легко говорить о богохульстве, извращении, порнографии или пороках, опираясь на моральную повестку. Но за её пределами, в миру, нет никаких этических дискурсов – только народ, безграничное покрывало из миллиона металлических лиц, которые никогда не улыбаются. И, всё же, я не согласен, что процессы разрушения табу, вопреки нравственным ожиданиям этого народа, можно поощрять лишь на безопасной территории искусства. Сама идея нападения на границы – основа более широкого процесса, который охватывает всю общественную жизнь, и не должен подавляться этическими предрассудками. Эволюционное превосходство находится на стороне тех из нас, в ком отсутствует страх заглядывать не только в изведанные и залитые солнцем уголки реальности, но и во тьму, кишечник бытия.
Праву таращиться во мглу угрожает консервативная гопота. Это они – те самые рабы внутри многих, которые прикрывают знамёнами Христа дыры в собственных душах. Когда я заглядываю в произведение, попирающее распятие, во мне творится что угодно, кроме зебры – я чувствую радость быть свободным от морального восклицания. И если кто-то живёт тем, что торгует мясом животных, охраняет людей в клетках или прочищает канализацию, то я предпочитаю изучать жизнь за пределами света, "тёмные" области рассудка, крайности безумцев, грозовое облако. В конце концов, это тоже части сложной реальности, чью полноту бессмысленно отрицать и тем более ампутировать в угоду моральному комильфо.
Избавиться от страха темноты можно посредством созерцания и осмысления. Не многие, впрочем, любят гулять в отсутствии света. Там, среди густых теней, живёт социальное напряжение; наши тревоги и страхи, которые мы силимся не замечать, пятясь в комфорт от новых знаний. Не всем суждено быть сталкерами ночи, но среди нас, всё же, должны быть те, кто, каждый в своей сфере, смотрит в темноту, продвигается по неизвестности с интересом. Чем больше огоньков будет слетаться во мрак, тем светлее будет становится эта новая область, тем дальше границы для действий, тем больше территорий для наших эмоций и замыслов.
Прогресс – это всегда толкание границ; бег пионеров за пределы света. Коллективы, научившиеся поедать тьму рассудком, лежат в основе эволюции общества. Бесстрашие перед тьмой – вот же где подлинная вера. Если не в упрощение про библейского бога, то во Вселенную, как живую систему, требующую от нас участности, приглашающую на танец. Ясно одно: пока мы не заглянем в "страшное" – страх никуда не уйдет.