Прошлое, настоящее и будущее существуют лишь в пространстве человеческого языка; они, собственно, есть, но только в качестве словесной разметки, которую мы используем, будучи заколдованными идеей собственной смерти. Измышляя само понятие времени, мы сталкиваемся с необходимостью возвести в его пределах функциональную структуру, когда будущее – это надежда, настоящее – миг, а прошлое – утраченная территория, населённая мертвецами. Как и божества, время является творением человека, и поэтому он может четвертовать его как ему вздумается – всё это никак не отразится на туманности Лебедя или оттенках Луны. Внимания заслуживает не само расчленение времени на этапы, но оголтелая фетишизация прошлого. Человечество завязало с прошлым болезненный роман, разящий некрофилией; настойчивым требованием к любовнице выступать матерью и рядиться в её старые платья. Прошлое всегда переоценивается, полагаясь авторитетным воспитателем, который наблюдает за тобой с высоты кладбища истории. Многим думается, что минувшие времена отмечены большей мудростью, большим благородством, и, в целом, «раньше всё было по-настоящему» и «лучше».
Танго со временем происходит под аплодисменты смерти. Человек, влюблённый в прошлое, так и не смог пережить расставание с молодостью. Теперь он болен ностальгией, окрашивающей минувший день в пастельные тона. Такая ностальгия неизменно оборачивающейся отторжением будущего, которое представляется ночью, из которой, разинув пасть, тебе на встречу летит хохочущий гроб.