1 Обед ко Дню Благодарения. Загорелая индейка отражается в сверкающих гроздьях люстры. Из колонок на камине звучит идеальная музыка для порнофильмов и обезжиренных разговоров среднего класса – smooth jazz. Собравшихся объединяет голод и ритуал. Молитва произносится наспех. Все хотят поесть, но вынуждены «общаться». Лицемерие делает тишину невыносимой, и потому молчание – табу. Все отчаянно болтают, но легче от этого никому не становится. Тут-то чёрный патриарх по имени Лоренс и решается вдохнуть жизнь в происходящего мертвеца.
«Turkey-jerky! Индюшка-поджарушка! Ням-ням! НЯМ-НЯМ!», – кудахчет он, ещё и ещё, пока не превращается в собаку и вот уже лакает еду лицом с тарелки: втирается щеками в mac-n-cheese, закатывает глаза...
«Ты с ума сошёл!», – кричит его жена. Их дочь всё никак не напьётся – опустив глаза, глотает и наполняет: бокал за бокалом. Умственно-отсталый кузен Джеймс глотал и наполнял ещё с завтрака. Сейчас он уже тычет пальцем во всех и визжит: «Вы уволены! Уволены!». Только 70-летняя мать семейства Джоунсов сохраняет спокойствие: заботливо установленная на дубовом стуле, она качает своей бородой в пустоту, которая населена только ей видимыми тенями.
Джоунсы в ужасы. Их званый обед, как им кажется, потерпел фиаско, и теперь они переполнены вежливым чувством вины. Однако я – доволен. Припадок Лоуренса был единственным моментом, когда мне удалось нащупать пульс у этой семьи.
2
Оказываясь под гнётом приличий, воля проявляет себя в идиотстве. Припадочный смех с высунутым языком – верный способ разрушить ту напускную мещанскую благопристойность, при которой кишечные газы вызывают сердечный приступ на почве стыда.
Истерика Лоренса доказывает, что обычных людей не бывает. «Обычность» – лишь маска, которую нам всем полагается носить, чтобы, вокруг иллюзии однородности, производить драгоценное общество. Я могу выдать миру «нормального», но этот «нормальный» – не я, только мой социальный агент: дипломат моего лицемерия.
Общественная жизнь – это миллионы людей, изображающих из себя «таких, как все». Заигравшись, многие из них исчезают в комфортной массе, и живут затем, как говорящие оболочки. Но всё это только прятки. Сковырни с любого его скорлупу «обычности», пробейся сквозь маску к ядру существа, и вот уже обнаруживаются причуды, шероховатости, «поломки». Мы живём в шестой палате на 7 миллиардов коек, но вместо того, чтобы наслаждаться этой страной Оз, отворачиваемся от неё.
Личность – это всегда форма безумия, которое сокрыто под одеждой, и обнажается в индивидуальных деталях. Всё личное поэтому – магнит. Когда жёлтая пресса посылает рой папарацци, чтобы снять президента на выходе из клуба анальных нюхальщиков, она всего лишь пытается утолить наш голод друг в друге – настоящем человеке за социальной декорацией.
3
Общаясь с Другим, я ищу в нём странности и причуды; «тараканов» и «пунктики»; всё то, что за пределами стереотипа. Излом – вот что по-настоящему интересно.
Поиск выдающегося человека – это поиск выдающегося безумца или, если точнее, сокрытого безумия; отталкивающего и притягательного в одночасье.
Лилипут, горбун или женщина с бородой – всё это очевидные собеседники уже только потому, что сама природа поставила их в необычные обстоятельства. Их легко распознать. Однако большинство фриков не обладают павлиньими хвостами. Они рассеянны в толпе. Это дворники. Таксисты. Полицейские. Молодые и старые. Умные и глупые. «Обычные» люди, закрытые друг от друга условностями и страхом, на котором зиждется общество. У них нет ни клуба, ни флага – только особый блеск в глазах; это всегда немножко жутковатое приглашение сойти с ума; сомкнуться, наконец, всеми психозами, пережить близость. Таких я ищу среди «всех».