Война не умеет кончаться, но обожает кончать. Её сперматозоиды – это мины в ожидании детских ног. Расцветают всегда спустя годы. И всегда где-то там, где красиво, где поле, цветы. В минах жутко отсутствие сердца. Они равнодушны. В них нет тех страстей, что породили войну. Ничего личного. Просто механизмы. И, всё же, машины бывают из мяса: самые опасные из мин – это люди.
«Эй, братан, подойди». Над головой ревут грузовики и мотоциклы. «Прости, – говорю, – но у меня сегодня нету денег». «Тогда просто послушай. Мне нужно, чтобы меня кто-нибудь выслушал».
Из тени под автомагистралью выходит человек с остроконечными глазами и малиновым ртом. В руках – банка пива, и руки, объятые змеями жил.
«Мы с женой живём на заброшенной автомойке. С тех пор, как умер наш малыш. С тех пор как Катрина отняла наш дом. Девять ёбаных лет. На ёбаной автомойке… Я обходил инстанции, писал, просил… Девять лет – это долго, братан. За девять лет успеваешь устать. Глянь на меня. Ты бы дал мне работу? Вот и они не дают.
Я тусуюсь вон там у столовки. Жрём, что достанется. А ведь я солдат, морская пехота, спецназ. Нас было восемь человек. От Сомали до Афганистана… Когда надо было вытаскивать своих из ада, мы вытаскивали. Пока белоснежки спали дома, я сидел на другом конце света, по уши в болоте, среди кромешной тьмы – чёрные мамбы вертелись вокруг меня, сама смерть, но я был уверен: Родина – не хуй собачий. И вот я сижу под мостом...
Посмотри на мои руки. Эти руки – официально зарегистрированное оружие. Всё, что я знаю, всё, чему меня учили и к чему готовили – это убивать, братан. Так-то. Но вот он я, гляди – морской пехотинец, офицерская элита, – сплю на автомойке и тырю бумажные полотенца, когда у моей жены начинаются месячные.
Я – бездомный ниггер. Чхать на меня хотело государство, за которое я был готов подохнуть, если надо. Как же так? Как же это, блядь, так? А главное – выход где? Как мне достучаться до этих сучек наверху, а? Ты мне скажи. Я вот рассказываю свою историю, надеюсь, что меня услышат, что кто-то, кто знает кого-то, наконец-то, придёт и скажет: «простите, сэр, произошла ошибка».
И, всё же, я устал. Я так устал, братан. Недавно меня тормознули копы. Пятеро человек, шмон. Мне хватило бы пяти секунд, чтобы выдрать у каждого из них позвоночник… Сдержался. Девять лет сдерживаюсь. Но мне недолго осталось. Ещё чуть-чуть, и я готов, я уже почти созрел, братан.
Сейчас я для них невидимка. Но как только я начну валить этих сучек среди бела дня, пойду в школу к их детям, начну выдергивать этих ублюдков из их машин и ломать их ёбаные шеи – вот тогда они меня, братан, заметят, тогда я, вдруг, стану проблемой. «У нас тут ситуация!», – скажут они. И завалят, конечно. Они всегда валят. Но я и так уже мёртв. Я умер тогда, когда взял в руки труп своего ребёнка. Мне, в общем, похуй уже..».
Во тьме теперь – лишь клыки и белки. Мы сидим в тишине – провалились все звуки машин. Слышно только как сердце грохочет в груди. Смяв банку пива, он наклоняется ко мне и говорит:
«Нельзя сделать из человека убийцу, а потом просто оставить его под мостом…».