Педро едва говорит по-английски. Впрочем, как и большинство жителей Уэстлейка. Тени здесь – в широкополых шляпах и остроносых сапогах, на рубашках – петухи и скорпионы, а вместо бургеров шкварчат пупусас. Всё это вышито серебряной нитью и сверкает на карамельной коже; отовсюду доносится звон поясов, – это бляхи звенят, – и удары бутылок: "текил" и "корон"; к ночи – радость печальной гитары. Жизнь Уэстлейка творится во мгле, пока из автомобильных клаксонов не зазвучит “кукарача” – смех гиен гибнет в грохоте полицейского вертолёта: света луч режет небо ножом, и татуированные лица скрываются в тенях церквей. В общем, это ещё один перекрёсток сновидений – туманность на стыке Мексики и Лос Анджелеса. Педро работает в deli – тащит канистры с водой, разгружает апельсины... Пусть $5 в час – это меньше минимальной нормы, но и сам Педро – меньший, минимальный человек: границу пересёк с семьей в цистерне, паспорт купил в МакАртур парке. Так всё равно лучше, чем дома. Дома с тебя снимают кожу и вешают, как пугало, у шоссе. На этом фоне перспектива пересекать границу, будучи размазанным по выхлопной трубе, не кажется такой уж жуткой. Люди подчас сами себе ломают ноги – так легче получить убежище: доказать, что ты не просто голодный Педро, но Педро, у которого есть причина требовать от жизни большего.
Педро не жалуется. Рабочий день подошёл к концу, и завтра, в воскресенье, он, вместе с женой и сыновьями, отправится в церковь. Ну а сейчас его начальник, дон Альфонсо, предлагает ему дёрнуть по пиву в знак окончания рабочей недели. За всем этим со стены наблюдают Святая Мария Гваделупская и Криштиану Роналду.
Дорога домой – одна из немногих возможностей для Педро побыть на свежем воздухе. Езде в автобусе за $1.75 он предпочитает прогулку по бульвару Вилшир. Вот и сегодня он решил пройтись. Мимо парикмахерских, где чёлки в белоснежных простынях становятся волной, вдоль фонтанов, кафе, женщин с весенними губами...
Пиво – подлый напиток: вставляет не шибко, но зато как упорно зовёт по нужде. Пусть Педро и рад пройтись, но сожалеет, что перед выходом не воспользовался служебным туалетом – теперь ему приходится ускорить шаг.
Вокруг, меж тем, – толпы таких же возвращающихся людей. Среди них Хуан – бывший “нарко”, но, после отсидки, – строитель, отец: младшенькой – 6, средненькой – 12, старшей – 18. Все они едут в его Тойоте: после работы папка возил их на мороженое, которое они теперь лижут своими юными языками.
Педро – в панике, но уже смирился с тем, что до дома ему не дотянуть. Туалеты вокруг – "только для клиентов", общественных – не найти: в городе эпидемия бомжей и власти стараются не баловать их чрезмерными удобствами.
Добравшись до автобусной остановки на углу Вилшир и Вермонт, Педро понимает, что это всё, конец, и терпеть он больше не в силах. Подбежав к пальме у дороги, Педро достаёт хуй и превращается в пожарный гидрант. Вместе с мочой, из его недр вырывается протяжный стон. Мир буквально светлеет вокруг. В этот самый миг, – миг вселенского облегчения, – мимо Педро проезжает Тойота Хуана. Глаза Педро встречаются с глазами 6-летней Долорес, и разрастаются, как у изумлённой совы. “Мьерда!”, – шипит Педро, быстро упаковывая свой хуй обратно в штаны. Но уже слишком поздно. Тойота с визгом тормозит, оставляя позади себя чёрные полосы дымящейся резины.
– Что ты сказала, сладкая, а ну-ка повтори? – ноздри Хуана заметно дрожат. – Дядя с пиписькой на меня смотрел, – говорит Долорес.
Педро не сразу понял, что произошло, но в глазах у него потемнело. Из глухой боли выплыл раскалённый взгляд Хуана.
– Ты охуел?! Ты, блядь, совсем охуел, ёбаный извращенец? Да я же тебя, сука, убью!
Педро пытается что-то сказать, но Хуан затыкает ему рот кулаками, ещё и ещё.
– Блядь, Господи, помоги мне сдержаться! Я хочу убить эту суку, клянусь, я её сейчас убью…
Перепуганные прохожие расползаются в стороны; вся детвора вокруг уже в слезах.
– Что происходит? – спрашивает дона Марта.
– Он показал моей дочурке хуй!
– Не правда! Я просто…
– Зтакнись, сука! Заткнись! Заткнись! Заткнись!
После очередной серии ударов, Педро – фарш. Хуан ходит из стороны в сторону, хватает случайных прохожих и кричит им в лицо “Он показал хуй! Показал ей хуй!”. Педро не пробует сбежать. Так и стоит, вытирается. “Что, педофил, зачесалось?”, – бросает ему хипстер из толпы. “Я по нужде, я не…”, – голос Педро всё более тихий и рваный, руки – в кровавых соплях. На остановку приезжает автобус. Хуан заходит внутрь салона, смотрит на пассажиров: “Нет, вы представляете, этот мудак показал хуй моей 6-летней дочери!”. Дона Марта вызывает полицию.
– Моли бога, сука, чтобы они приехали через 5 минут. Через пять минут, скотина, я начну тебя убивать. Эй, ты, парень, – Хуан обращается ко мне. – У тебя есть телефон? Готов снимать как я буду убивать этого педофила? Будет классный видос для YouTube – готовься. Пять минут и снимем фильм как я ломаю ему череп.
– Пап, да не надо, страшно, перестань, – 18-летняя дочь Хуана смотрит на него двумя дрожащими алмазами в слезах.
– Иди в машину и следи за сёстрами, – пресекает её Хуан. – Отвернитесь, я не хочу, чтобы вы видели, как папочка убивает гада. Но знай, Мария. Это всё для вас. Папа не даст вас в обиду. Пусть все знают: обидел семью Хуана – лёг в могилу!
– Полиция уже едет, пожалуйста, пап...
– Пожалуйста, не надо, сэр, я просто… Сэр, будем ждать полиция, я не бежать…
Педро пытается прикоснуться к Хуану, и тут же оказывается на земле.
– Лежать, уёбок! Не провоцируй меня! Ты, блядь, вообще представляешь, каково это мне себя сдерживать тут? 6-лет ей всего, и ты, сука, всё испортил, всю её жизнь послал, мудак, коту под хвост! Тебе пиздец, пиздец, уёбище, молись…
– Папа!
Хуан истошно вопит и молотит стену рядом с сжавшимся в кровавый комок Педро.
– Ну чё, готов снимать? Я всё, браток. Я больше не могу…
Тут, наконец, площадь облизывает сине-красный пересвет патрульной машины. По сломанному носу Педро бегут слёзы. Он – спасён.
– Грасиас, грасиас, падре! – говорит облакам Педро.
– Наконец-то, блядь! – Хуан уже сорвал с себя футболку.
День офицера Альвареса не задался: проснувшись, он посмотрел на свою жену и она показалась ему самой красивой женщиной на свете; он попытался её поцеловать, но Марта поморщилась от "дохлой кошки" у него во рту, и, оттолкнув стража порядка, отвернулась спать дальше. А тут ещё Хуан орёт. И вообще жарко.
– Я прошу вас успокоиться, сэр. Что произошло?
– Эта сука стояла у дерева, смотрела на мою дочь и показывала ей свой хуй.
– Арестуйте его! – не унимается хипстер из толпы.
– Так всё и было, – добавляет дона Марта.
Педро пытается встать, объяснить всему миру про пиво, и нужду, и дерево, и то, что всё это – одно большое недоразумение, но нужные слова отказываются выходить из его рта. В итоге, Педро повторяет “Отче Наш”. Офицер Альварес кажется ему сгустком света – спасителем, который во всём разберётся, и вынесет Педро из этого кошмара во "freedom and justice for all". Вероятно поэтому Педро не слышит звонка своей жены, и превращается в задыхающуюся рыбу, когда офицер Альварес ещё пуще вдавливает его в асфальт и, наклонившись к уху, шепчет:
– Поверь, дружок. Нет ничего хуже, чем быть педофилом в тюрьме.