Хиджаб шагает по Москве, размахивая отрезанной головой ребёнка: “Я ненавижу демократию! Я террористка! Я вашей смерти хочу!”. Может ли быть более подходящий образ для нынешней России? Ведь это она сегодня так шагает и кричит. И, как всегда, в ней всё – литература. Превращение узбекской няни в Саломею и Юдифь было вопросом времени. И его духа. Сводить сей снафф к локальному зашквару гражданки Гюльчехры Бобокуловой – значит не понимать, что история общается на языке символических происшествий. Как и в случае с утонувшим беженским мальчиком или танцем на амвоне, жизни и обстоятельства конкретных людей не имеют значения. Значение имеет Событие; знаки времени, которые нам, в отличие от федеральных каналов, приходится осмыслять. В конце концов, это у нас, а не у них закончилось бабло на оптимизм.
Начитавшись Пелевина, Кремль замещает реальность собственными проекциями. Так, например, война как бы есть, и в то же время её нет: никто никакой Крым не оккупировал, он – наш, и вообще – Россия, если вы, вдруг, не заметили, встаёт с колен, садится в танк и гордо наматывает на его гусеницы безбожный натовский сыр. Европейские содомиты так и не поняли, что русского человека не запугаешь материальными лишениями. Пищит от них только внутри Садового кольца. А за его чертогами – чёрный простор, и нечто рыхлое в сугробе жрёт бетон. Оно как было нищим, так и осталось. Какой ещё в пизду дор-блю?
То, что было ушами стало носами: бдительные русичи способны учуять в соседе голландский табак и импортную утку. Ну и по-прежнему умеют доложить.
Пока на Западе сплошной закат Обамы, Россия откапывает гагаринский кадавр и снова отправляет его на орбиту. “Поехали”, – говорит кадавр голосом Кадырова. Капкейки сменяются усатыми пряниками в форме Сталина. Это и есть пресловутое импортозамещение – замещение товаров, мозгов и людей. На месте страны возникает огромная прорубь. А из неё на мир – голодный кукиш.
Короче говоря, друзья, фантазии – не хуй собачий. Русский народ действительно уникален, поскольку сказку может сделать былью. Другое дело, что эта сказка рождается в грёзах пьяных генералов и всегда оборачивается антиутопией.
Заигравшись в возрождение империи, накрутив три геополитических хера на собственный горб, Россия открыла портал в своё подземное бессознательное. Теперь из него то и дело выскакивает бритоголовый православный мент. Затягивать пояса больше некуда – остаётся на них только вешаться.
Прошлое невозможно вернуть лишь частично. Возвращая любую из его химер, ты неизбежно возвращаешь их всех. Так долгожданное обретение утраченной “роли на международной арене” оборачивается новым грузом 200 русским матерям.
Нефть, меж тем, дешевеет. Каждый раз, когда я заправляю машину американским бензином, я смотрю на ценник, как на пророческий циферблат, отсчитывающий секунды до нового, 1991-го года.
Вместе с химерами, из прошлого выбредают его надежды. В первую очередь на то, что там, где хуже быть не может, может быть только лучше. Русские хипстеры не случайно овулируют сегодня на поздние 80-е и ранние 90-е: слушают нью-вэйв, романтизируют закатный ГДР-овский Берлин и пересматривают перестроечное кино, которое, вдруг, стало моднейшим. В этом просматривается стремление иной России обратиться к той исторической энергии, которая уже однажды сбросила зловещего циклопа в пропасть.
Вероятно поэтому сегодня, когда новый русский Афган шагает по Москве и держит в руках отрезанную голову ребёнка, я вижу в этом не 4-летнюю девочку Настю, а символ инфантильной, обидчивой и безумной, сугубо кремлёвской России, которая, хочется верить, подходит к концу, и, вопреки рейтингам популярности царя, сама себе вот-вот отрежет златоглавый купол.