Based in Sydney, Australia, Foundry is a blog by Rebecca Thao. Her posts explore modern architecture through photos and quotes by influential architects, engineers, and artists.

Радуга крови

Из всего множества возможного, наибольшую ценность для меня представляет разнообразие. Одиночество, толкающее меня к стае, – в ту скорейшую близость, которая возникает между людьми подобными, – не способно затмить собой разное. В призме радуги мир обретает объем, становится сытным. Человек не случайно рвётся в дальнее плавание. Такое путешествие – это всегда побег к себе. В этом и заключается парадокс экзотики – ты проявляешься только на фоне иного. В луже подобного не понять, где начинаешься ты, и заканчивается твой соотечественник. С иным же культурная инерция невозможна, и всё, что остаётся – это выстраивать нечто межличностное. Обретающаяся при этом самость не означает очерченность. Под воздействием разных, личность расширяется в бесконечность. Именно разнообразие является тем универсальным критерием, который отличает цивилизованное общество от очередного фашистского кошмара. “Когда мы видим однородную толпу, то понимаем – что-то здесь не так,” – горланит с первомайской трибуны профсоюзный лидер; красивый и чёрный, как шлем Дарта Вейдера. И, всё же, разнообразие убеждает меня не столько своими политическими декларациями, сколько повседневной жизнью: улицей, по которой движутся порталы за тридевять земель. Взять, к примеру, Джордан. Притягательность её красоты имеет простое объяснение: Джордан является результатом смешения ирландской, немецкой и эфиопской кровей. Из этой смеси происходит её рыжее афро и карамельная кожа на стыке двух рас. “Мои немецкие предки были нацистами. Но потом моя бабка влюбилась в чёрного парня, и они сбежали из Европы в Америку. Тут у них родилась моя мать, позже вышедшая замуж за ирландского иммигранта.” Иными словами, красота Джордан была бы невозможна, если бы не общественный дизайн, который включает в себя возможность содружества пришлых – страну иммигрантов.

Смешиваясь, Разное приумножает себя. Возразить ему можно лишь перепуганной запертью – очередным хасидским гетто, по улицам которого бродят инцестуальные уродцы с лобковыми бородами. Одно дело когда такие, по-своему развлекательные, изоляции существуют в рамках более сложного общественного полотна, – то есть, являются лишь одним из множества форматов жизни, – и совсем другое, когда целое общество организованно по принципу гетто.

Чем острее контрасты между людьми, тем их общество интереснее. И никакие осечки той или иной экономической модели, никакая “исламизация Европы” с её въезжающими в толпу самосвалами, не способны убедить меня пятиться в затхлую утробу традиционного мира; туда, где все одной расы, и говорят на одном языке – во всё уподобленное и соплеменное; в эту крошечность меньшего в малом.

Меж тем, мультикультурный мегаполис всё ещё является причудой света в царстве тьмы. Сегодня она сгущается вокруг распаренных ЗАГСов нашего мужеложества, и вот уже даже посылает своих всадников в лице разного рода трампов. Осознание этого вызывает во мне то же чувство глотания льдины, что и мысли о смерти.

Вавилоны, как и чёрные члены, необратимы – once you go black you'll never go back. То, что они остаются исключением из правил, указывает лишь на то, что нам ещё рано сворачивать Содом. Напротив – недоразвитость человеческого зверя взывает к погоне за ещё большей Гоморрой – в ответное диониссийство.

Прошлое не преодолеть на бумаге, сообразив теорию, предложив некий порядок ладных слов, чтобы последний йоббик понял – вопрос будущего стоит ребром: либо разнообразие, либо вырождение. Важно повседневное политическое действие – революция в личном. Было бы глупо дожидаться, когда консерваторов сменят “наши люди”, и рука небесного трансгендера протянет нам право дышать. Здесь и сейчас, на том клочке реальности, за который ты лично ответственен, можно осуществлять политику разнообразия: будь то искусство (об) иных, включение их в клубни своих социальных связей; космополитизм, интернационализм, национал-предательство; архитектура, объединяющая старых и новых граждан в единое общественное полотно; в конце концов, акт революционного кровосмешения с представителями других рас и культур – политический арсенал личного бесконечен. “Когда мы видим однородную толпу, то понимаем – что-то здесь не так.”

Сахарный Джо

Сердца и сабли