После того, как стало известно, что Голливуд стоит на костях изнасилованных Харви Вайнштейном актрис, из каждой американской розетки теперь звучит одна единственная новость – мужчина домогается женщину. Телесериал “Карточный домик” сошел с экранов так же неожиданно, как и Кевин Спейси вышел из шкафа. Вскоре разоблачения начали поступать уже не только от жертв, но и от хищников. Так, например, актёр Алек Болдуин решил не дожидаться побития камнями, и сам превентивно признался, что вёл себя плохо. “150 представителей арт-сообщества рассказали о сексуальных домогательствах”. В общем, все обосрались, и диалог о реальной проблеме сошёл на говно в виде очередной охоты на ведьм.
1
Кто виноват? Суфлёр подсказывает – белый хуй. Но как по мне, так все беды в этом мире от моралистов. Не важно каких – христианских или феминистических. Любая мораль всё превращает в мучительный театр драмы и нравственности. Вместо того, чтобы решать вопрос злоупотребления служебным положением, разгневанные борцы с патриархатом ударились в ответный сексизм, мол, все мужики – козлы. Звучит убедительно, и не случайно, но каков результат?
В дыму феминистских костров теряются отличия между насилием, дурными манерами и безобидным подкатом. И вот уже вроде как не важно, изнасиловал ты женщину, или просто сказал ей что-то неудачно сексуальное. Вердикт один – кобель. Сама активность мужчины в отношении женщины получает моральное клеймо патриархального притязания. Мне эта тенденция кажется опасной. Вместо гендерного равенства выстраивается очередная сегрегация.
Говорить о проблемах патриархального общества важно и нужно. Равно как и следить за тем, чтобы такой разговор не скатывался к моралистской истерике. Чем более передёрнутым является каждое новое сообщение о том, как кто-то перепутал попу с клаксоном, тем более скомпроментированным оказываются случаи реального насилия. Диалог, на базе которого мы должны формулировать реалистичный общественный договор, тонет в шуме морального театра. На его сцене моралисты обмениваются моральными догмами типа "работа – не место для секса", пытаясь убедить друг друга в собственной благопристойности.
2
Работа является существенной частью нашей повседневности. Могут ли люди, которые проводят на ней по 8 часов ежедневно, оставаться сугубо коллегами? Универсального ответа на этот вопрос быть не может. Всё зависит от конкретных людей и их договора. Общаясь, мы определяем формат приемлемых отношений.
Как фотограф, я знаю, что мой взгляд на модель сексуален. Более того, только потому, что он сексуален, я и могу сделать фото, которое будет представлять собой нечто большее, чем снимок с камеры наблюдения. Желание прикоснуться к этой женщине является источником моего искусства. Значит ли это, что я имею право на такое прикосновение? Нет! Как, впрочем, не значит это и того, что между нами невозможен интим.
Можно сколько угодно повторять, что работа – не место для секса. Однако, реальность человеческих отношений не помещается в нравственные схемы. Что на работе, что в кафе, что на кладбище мы остаёмся людьми, и, следовательно, – сексуальными существами. Только ханжа и лицемер будет утверждать, что профессионал не может испытывать сексуального влечения к тем, с кем он работает. Наличие такого влечения не должно служить поводом для укора.
Работа не исключает секс. Секс исключает отсутствие у ближнего желания им с тобой заниматься. Если меня нанимают на работу бухгалтером, я не считаю, что в мои обязанности входит минет начальнику. Он не вправе от меня его требовать, и превращать в условие карьерного роста. Но если мой начальник оказывается человеком, чей хуй мне хотелось бы отсосать, я не вижу в этом проблемы только потому, что мы работаем вместе.
Проблема не в сексе, а в насилии. Насилие начинается не там, где мы отправляем ближнему сексуальный сигнал, а там, где принуждаем его действовать вопреки его воле. Не нужно быть обезьяной, которая лапает кого ей вздумается, но и не нужно быть ханжой. Рабочие отношения, как и вообще любые отношения, могут быть разными по своему составу и конфигурации. Определяющим во всём этом является наличие взаимного согласия на то, что происходит.