Моя подруга – сладкая, как ночь. Помогает калекам, целует бездомных торговцев кошельками, старика, сообщившего ей значение слова “эвфемизм”, питбуля, чья хозяйка продаёт сироп от кашля, и, наконец-то, меня. Так я замечаю синяки на её запястьях.
1
– Я нашла новую работу!
– А как же учёба?
– Закончилась! Я дипломированный психолог. Хочешь поговорим о твоей матери? – от её смеха над парком взлетает ворона.
– Будешь вправлять людям мозги?
– Скорее выносить. Работа не по специальности. Я теперь госпожа. Ну, в смысле, доминатрикс. Меня этому научила знакомая стриптизёрша из Голливуда. Платят $320 в час, прикинь?
– Да, круто. Но это ж надо унижать людей.
– Так они сами этого хотят. За что они по-твоему башляют столько денег? Я сама мягкий человек, думала у меня не получится, а оно как попёрло. Всё, что во мне накопилось, весь стресс, я теперь вымещаю на мужиках, которые любят, чтобы им наступали на яйца, и говорили: “тебе кто дышать разрешил, ничтожество?”.
– А мужчин на такую работу берут?
– Где-то явно берут, но вообще мужика, который будет тебя унижать, можно найти и бесплатно. Достаточно выйти замуж. А ты что хотел бы работать в садомазо – хлестать, плевать, давить, вот это всё?
– Не, у меня блок на насилие в сексе. Даже когда оно по согласию. Говорят, “всё в мире о сексе, кроме секса; секс – о власти”. Но я не ищу власти в сексе. Секс для меня – про психо-физическое удовольствие нежно трущихся друг о друга людей.
– Ой ты бы видел какое психо-физическое удовольствие получают мои клиенты, когда я ебошу их плёткой. Я сейчас доминирую знаешь кого? Имя не скажу, но он один из райтеров “Супермена”. Ну, комиксы, знаешь? Я теперь всегда когда вижу изображение Супермена вспоминаю щенячьи глаза моего раба. Он выгребает пиздюлей, и идёт после этого придумывать байки про мужчин-супергероев.
– А говорила, что твоя девушка ревнует тебя к парням…
– Да ну её, мы расстались. К ней сейчас подкатывает наш бывший сосед. Вот ему пусть мозги и полощет. Я устала выслушивать её претензии.
– Она же лесба, какой сосед…
– Та она процентов на 80 лесба. Я с ней однажды отсосала чуваку, когда нам нужны были деньги позарез, так что не всё так однозначно…
2
Чем больше в стакане вина, тем темнее небо, и тем ярче звёзды. Я обнаруживаю куст душистого дурмана, вокруг которого пьют воду тараканы.
– Ладно работа. Что любовь?
– Любовью я давно не занималась. Только сексом. Но зато вчетвером. Ко мне тут приехала подруга детства. Мы пошли в клуб, познакомились с двумя студентами из Бразилии, ну и завертелось. Утром ехали в Убере тупо молча. Я не выдержала, говорю: чего ты молчишь, мы что теперь будем на морозе? А она такая: “ты не обиделась, что я тебе вчера не отлизала?”. Прикинь, её запарило, что она мне ночью внимания не уделила. Вот она совесть и дружба!
– Так синяки твои, значит, от страстей? – невинно спрашиваю я, от чего она, вдруг, бледнеет и съёживается.
– Я не хочу об этом говорить...
Сказала, задрала платье, присела на корточки, и стала мочиться передо мной посреди парка. Я попытался отвернуться, но не смог – стою-смотрю теперь на фонари, отражающиеся в набегающих на меня золотых волнах. Подол её платья становится влажным. Как и её глаза. Сорвав цветок, она им вытерлась, села мне на руки, обняла, и шепчет во мглу уха:
– Я в беде. Только это секрет. Все считают меня сильной. А это не так… Я влипла в мрачного мужика. Ему 60 и он пиздит меня молотком…
– Блядь, чего?!
– Не веришь, да? Вот и подруга мне сначала не поверила. Смотри…
Сбросив платье, она показывает мне вязь чёрных кровоподтёков на груди.
– Ребята, ну вы имеете совесть, а? – говорит проходящий мимо охранник. – Я этого не видел, но если увижу, то вызову копов, уймитесь…
Он смотрит, и не видит. Я слышу, и не слышу.
– Да что же это?! Как же так?!
– Тссссс! Тихо, молчи. Мне стыдно.
– Тебе стыдно?! Чувак ебошит тебя молотком, а стыдно ТЕБЕ?!
– Ну молотком это он только пару раз, ты что… Так вообще просто кулаками, он толстый, у него вообще мягкие руки, и он мне обещал, что больше не будет.
– Больше? Ты что продолжаешь с ним видеться?
– После того, как выбил мне сустав – нет. Я ему уже неделю не отвечаю. Он пишет каждый день. Говорит, что скучает, просит прощения, сказал, что у него умерла мать, и он сам не свой, и что если я не вернусь, то будут последствия…
– Ты обращалась в полицию?
– Я боюсь. Он послал моей матери фотку, на которой я употребляю, с подписью “Ваша дочь – наркоман”. И это при том, что моя мама недавно пережила инфаркт.
– Бля, ничего ему не отвечай, заблокируй его, сделай распечатку переписки, где он тебе угрожает, и обратись со всем этим в полицию. Это же классика. Сначала кулак, и больше не буду. Потом молоток, и больше не буду. А потом последний раз, и уже больше не надо…
– Так он мне сам полицией угрожает. Я же всё ещё на испытательном сроке. Помнишь я тебе рассказывала как подралась с чувихой, которая упала и сломала руку? Тогда меня мои адвокаты отмазали от тюрьмы, направив на год в рихаб. Я вот уже три года каждый месяц хожу отчитываться к своему соц.работнику, и если он узнает, что я снова употребляю, мне дадут срок. Толстяк это знает. И угрожает послать моему соц.работнику фотку где мы курим.
– Что курите?
– Ну, из трубки…
– Мало ли что можно курить из трубки.
– Да, но трубка-то стеклянная… для крэка.
Такие же стеклянные теперь её слёзы.
– Что? Допёрло? Всё тебе понятно теперь про меня, да? Я рассказала об этом подруге. Она сказала, что я опустившаяся женщина, сама во всём виновата, и нечего теперь жаловаться на последствия своих глупых поступков… Я сама не знаю как так вышло. Я всегда считала себя сильным человеком, и вот…
3
Мою подругу легко пнуть ногой, мол, нечего было якшаться с кем-ни-попадя, курить невесть что… да только, что толку от этой правды раненому зверю?
Все беды – от одиночества; от отсутствия рядом тёплых плеч и ушей – друга, который тем и отличается от кого-ни-попадя, что мыслит в отношении тебя не отвлечённо, с позиции c'est la vie, а участно, с симпатией и сочувствием.
Мою подругу проще назвать шлюхой, чем увидеть человека, поскользнувшегося на собственном отчаянии. Кого ни возьми, в руках окажется клубок, разматывая который можно узнать причины слабостей и опрометчивых решений. Реальность сложнее моральных максим, и не ведома здравым смыслом. Все люди мягкие, как пупки, и уязвимые, как улитки. Журить человека за несовершенства – значит, журить его за человека. Нет, людям не нужен суд ближних. От ближнего всем нам нужно только одно – понимание.
Где начинается эта трагедия? Там, где выпускница психологического факультета впервые пробует крэк, или где не может найти работу по специальности, идёт в официантки, получает $13 в час, не вытягивает квартплату, и понимает, что для женщины в условиях свободного рынка есть множество других, более доступных профессий: стриптизёрша, госпожа, проститутка…
13 баксов против 320. Хорошие девочки выбирают $13, и становятся женами. Из плохих, – $320, – получаются превосходные любовницы. Душа и пизда в этом мире – это две разные должности. И объединяются они не на феминистском митинге, а в фантазии о святой шлюхе – чтобы и сосала, и умничала, была и мамкой, и деткой. Такова Мужская Валгалла!
Сама виновата! Что выросла в гетто. Сама виновата! Надела короткую юбку. Что теперь? Теперь плачь. Будешь выглядеть жалко – пожалеем. Мы любим жалеть. Жалея, мы взлетаем в воздух, и парим там, будто ангелы. Над тобой. Но нет. Ты не плачешь. Ты злишься, ведешь себя вульгарно: куришь, пьешь, сосёшь. Такое твоё поведение освобождает нас от тяжести сострадания, и позволяет порассуждать о твоей глупости и вине.
Влипла в садиста, получила пизды, отползла к “подруге”, и узнала, что являешься опустившейся женщиной. В обществе “здоровой конкуренции” эмпатия считается слабостью, ведь “Дарвина никто не отменял”. Павший ближний открывает новые возможности – больше яблок достанется нам. Нужно только научиться забывать, что каждый является зеркалом: кого бы ты ни встретил – это ты. Поэтому тебе и хочется отвернуться от растоптанных – их куча дерьма моргает твоими глазами.
Мы выходим из парка, и жизнь катится дальше. Скоро Рождество, и пианист у торгового центра исполняет Синатру. Сотни маленьких молоточков стучат по опустившимся струнам. Уже поздно. Он вот-вот доиграет. И больше не будет.