Based in Sydney, Australia, Foundry is a blog by Rebecca Thao. Her posts explore modern architecture through photos and quotes by influential architects, engineers, and artists.

В глубокой народе

Читая новый текст Суркова, я вспоминаю турецкого карлика, угостившего меня косяком посреди ласковой берлинской ночи. Узнав, что я родом из Украины, он посочувствовал её соседству с вечной мерзлотой, и добавил: “Русские – это большие маленькие люди”. Такое обобщение хоть и не описывает сложную действительность российского народа, но зато очень точно передаёт характер текста Суркова. Как бы он не склонял падежи, чем бы не драпировал эту свою геополитическую графоманию, в её пафосе то и дело проскакивает фальцет. Становится ясно, что за напускным величием путинской России скрывается нечто маленькое, закомплексованное, несоответствующее амбиции своих деклараций. Это ни в коем случае не означает, что на это “величие” можно махнуть рукой, или покрутить пальцем у виска. Напротив – именно эта ничтожность, питающая болезненное чувство собственной особости и превосходства, делает Россию самым опасным государством 21-го века.

Текст Суркова заявляет хребетный нарратив путинской России: осознав, что выбор – это “иллюзия” и “коронный трюк западного образа жизни”, россияне пришли к “полной утрате интереса к дискуссиям на тему, какой должна быть демократия и должна ли она в принципе быть”. В результате последовавшего отказа от “импортированных химер” демократического выбора, перед Россией “открылись пути свободного государственного строительства” без оглядки на чуждые россиянину права человека и прочие ценности загнивающего Запада.

С помощью неизменной вертикали власти и направляемой нею полицейской дубинки, “распад России был, пусть и запоздало, но твёрдо остановлен”. Россия “вернулась к своему естественному и единственно возможному состоянию великой, увеличивающейся и собирающей земли общности народов” – иными словами, империи, ориентированной на экспансию посредством захвата чужих территорий. Такова “нескромная роль, отведённая [России] в мировой истории”, средство “возвышения российской нации на ближайшие не только годы, но и десятилетия, а скорее всего и на весь предстоящий век”.

Возвышаться на весь предстоящий век России позволит “большая политическая машина Путина”, и “путинизм как идеология будущего”. “Чужеземные политики” в замешательстве – “Россия вмешивается в их мозг, и они не знают, что делать с собственным изменённым сознанием”.

Фишкой “государства Путина”, которое “строится целиком, всеми своими частями и проявлениями наружу”, ставя на фасад “самые брутальные конструкции” своего “силового каркаса”, является “честность”. В отличие от Запада, который прячет своё повседневное людоедство, путинская Россия не прикрывает оное “какими-либо архитектурными излишествами”, и жрёт человека открыто. Не удивительно, что возникающее из этого пира честности “высокое внутреннее напряжение” “делает военно-полицейские функции государства важнейшими и решающими”.

Помимо силовиков, источником государства Путина является “глубинный народ”, который “своей гигантской супермассой” “создаёт непреодолимую силу”, которая “соединяет нацию и придавливает к земле элиту, время от времени пытающуюся космополитически воспарить”. И хотя этот “глубинный народ всегда себе на уме, недосягаемый для социологических опросов, агитации, угроз и других способов прямого изучения и воздействия”, “видеть его насквозь” – “уникальное и главное достоинство государства Путина”. В этом государстве “все институты подчинены основной задаче – доверительному общению и взаимодействию верховного правителя с гражданами. Различные ветви власти сходятся к личности лидера…”, “общество доверяет только первому лицу”, и думает “о правильном правителе то же, что Эйнштейн сказал о боге: «Изощрен, но не злонамерен»”.

Поскольку “современная модель русского государства начинается с доверия и на доверии держится” “глубинному русскому народу” не свойственны “недоверие и критика”, и в этом сила современного русского государства, которое собирается “поступать по-своему, получать и удерживать призовые места в высшей лиге геополитической борьбы”, а всем остальным “с этим рано или поздно придётся смириться” – “ведь это только кажется, что выбор у них есть”.

Короче говоря, кремлёвский рот признался в том, что и без этих признаний давно очевидно: Россия – это полицейское государство, граждане которого слепо верят Вождю, который является предметом культа, и ведёт народ по особому пути экспансии и возвышения российской нации – в русский век. Звучит до боли знакомо, не так ли? Фактически, один из главных архитекторов путинского режима прямым текстом провозгласил Россию фашизмом 21-го века, а гуманистические права и свободы – чуждыми русскому народу.

По этому поводу у меня нет утешительных прогнозов. Разоблачения фашизма в России доносятся со всех сторон не первый год. Тем не менее, ни внутри самого российского общества, ни из бесконечности критиков России на международной арене доселе не возник процесс эффективного противодействия сгущающимся русским тучам. Геополитические союзы, которые являлись традиционными источниками гуманизма в истории, сегодня оказались не у дел: Европу саму лихорадит от правых. И консерваторы уже у власти в США.

Опасность положения усиливается тем, что за минувшее десятилетие мы, в общем-то, привыкли к людоедскому популизму – политики то и дело несут какую-то зверскую чушь, и чувственность общества к ней притупляется. На любую ахинею Путина можно привести очередную ахинею Трампа, и таким образом обнулить дискуссию. Страх того, что всё это “на самом деле” питает естественную надежду на то, что это “просто очередная болтовня”. То есть, в опасный исторический момент мы оказались в крайне уязвимом положений – посреди глобального кризиса, на обломках неолиберальной утопии, под напором правых популистов, на пороге новой большой войны, очаги которой уже пылают в Украине, Сирии, самом Первом мире.

По-настоящему страшно мне становится тогда, когда, общаясь с американцами, я встречаю этот слепой, наивный оптимизм торгашей, указывающих на разницу в ВВП и военном бюджете с Россией, мол, что нам эти русские голодранцы? Только и могут, что грозить кулаком из покосившейся избы. Капиталист привык мерять весь мир числом, и, несмотря на свой опыт во Вьетнаме, или на Ближнем Востоке, так и не понял, что на планете живут очень разные люди. Далеко не все из них, как всякий Джо, движимы баксом. Как раз-то вот этот голодный, нищий, совсем уже бесправный Ваня готов и дальше голодать, нищенствовать, и лишаться свобод в обмен на причастность к “величию”, трансцендентной Победе, чувству как мы, блядь, уделали этих пиндосов. В отличие от Джо, Ивану нечего терять. Поэтому он опасен. Как пьяный смертник, готовый умыть кровью целый мир, лишь бы доказать всем, что хуй мифической империи ещё стоит.

Лично я не вижу оснований для надежды на спасение от русского фашизма ни в эскапизме национального государства, ни под крылом элит Первого мира. Вызов, стоящий перед человечеством, предполагает переосмысление гуманистической платформы, эгалитаризацию демократических обществ, новый интернационал, антифашистскую солидарность всех тех миллионов людей, которые оказались сегодня между Сциллой неолиберального капитализма и Харибдой правого популизма – в пространстве бесконечных угроз и возможностей, где мечта требует организации, а свобода – товарищеских плеч.

Член розы

Время в друге